Она родилась в Кровавое Воскресенье. Поп Гапон все по-христиански хотел устроить: пойдем, мол, к царю с молитвами, скажем ему о горе народном – он нас услышит. В назначенный час двинулась толпа к Зимнему дворцу: одни несли в руках иконы, а другие – за пазухами камни. Смели армейские кордоны, ворвались на Дворцовую площадь и атаковали каре – били бутылками, швырялись булыганами, харкали, матерились. Из углового ресторана загремели револьверные выстрелы по солдатикам. И тогда скомандовал подполковник Риман: огонь! То-то обрадовались провокаторы: не отмыться теперь Николашке от пролитой крови!
И взошла над заснеженными баррикадами Санкт-Петербурга Сонькина кровавая звезда. Вот не знал старый провизор Оскар Гертнер, что породил чудовище…
Питерский банкир Раппопорт не раз грозился пустить семью по миру. Порою приезжал в аптеку, топал ногами, визжал: «Вон!» Маленькая Сонька забивалась в угол – зыркала волчонком на толстосума.
– Ничего, – успокаивал плачущую жену Оскар Саулович. – Уедем к Захару, он за границей, пишет, хорошо устроился.
О дядюшке своем, Захаре Давидовиче Гольдберге, Сонька много чего слыхала от отца. Вроде сослали его жандармы в Туруханский край как ярого бунтовщика, а он в 1907 году бежал оттуда в тихую солнечную Швейцарию. И с тех пор живет – в ус не дует. А здесь, в России, никакой житухи нет: сплошь неурядицы. То войну с германцем затеят, то царя свергнут, то пальбу по дворцу Кшесинской учинят, то митингуют у Казанского до хрипоты: «Встанет этакий шпец на дыбенки, расправит крыленки да как заколлонтает».
Никуда не уехал старый провизор: по большевистскому указу национализировали аптеку, а банкиру Раппопорту он на порог указал. И топнула ножкой Сонька: «Вон!»
Ах, комсомольская богиня с мыловаренного завода имени товарища Карпова! Сколько раз ты с упоением пересказывала этот семейный эпизод классовой борьбы и воспроизводила революционный топ ножкой? Сколько раз гневно кричала с трибуны «Вон!» не то давно бежавшему за океан негодяю, не то всей мировой буржуазии? И сколько раз пристально смотрели на тебя глаза партийца, подбиравшего бойцов в железный отряд Чека?
Нет, не случайно оказалась Сонька за каменными стенами Большого дома на Литейном: лощеный, гладко выбритый пижон Мирон Мигберт тотчас оценил ее твердый преданный взгляд и направил на стажировку в «бригаду смерти». А там Яков Меклер, прозванный Мясником за пытки над заключенными, галантно протянул красавице тощее дело: «Ты стукни ее два раза, и она признается, а то мне, как мужчине, неудобно бить женщину».
