Пожалуй, это было единственным достижением минувшего дня, если не считать попыток Михаила Блюма поухаживать за Ларисой. Он взялся за дело основательно, как только Жданов с товарищами покинули лагерь, а Соболев отправился в свой коттедж досыпать.
Лариса давно так не веселилась в мужской компании. Ее муж, токарь первого разряда, слыл нелюдимом и был напрочь лишен чувства юмора. Впрочем, это не мешало ей хвастаться перед подругами своим счастливым браком и отстаивать союз пролетариата и интеллигенции. А что до Юрки Соболева, то раньше с ним было куда интереснее. На какой-нибудь семинарской тусовке они могли пьянствовать до утра и болтать о всякой ерунде. Теперь он стал угрюмым и малоразговорчивым.
Блюм представлялся ей существом довольно несуразным, и в то же время она чувствовала в нем что-то настоящее, надежное, мужское. И это только добавляло любопытства.
— Как производятся на свет такие огненно-рыжие? — откровенно кокетничала она.
— Необычным способом, — с азартом принимался он за игру, — берете апельсин…
Он мог не продолжать. Любая глупость в его устах смешила ее.
— Рыжим был император Нерон и композитор Вивальди! — хорохорился Михаил. — А маркиз де Сад? Под париком он прятал целое сокровище — свои рыжие волосы! Кстати, вы читали «Жюстину»?
— Я читала кое-что покруче «Жюстины»! — дернула она плечиком, хотя это «кое-что» смутно вырисовывалось в ее сознании. Может, Лариса имела в виду свой личный опыт с токарем первого разряда?
Так или иначе, но одно только упоминание о знаменитом маркизе заставило душу трепетать, потому что мазохистское начало бывает не чуждо даже хоровичкам.
Они проболтали до заката и договорились встретиться в полночь, на ближнем пирсе.
Миша резко включил свет и бросил на свою кровать постельное белье.
— Блюм — ты скотина! — услышал он заспанный Юрин голос. — Совсем не даешь спать!
— Всему свое время, мой друг. Время спать и время пить кофе. — Он включил электрический чайник и продолжил: — Время включать в розетку и выключать из розетки. — И, обнаружив, что в пачке больше нет ни одной сигареты, закончил: — Время трахать и быть трахнутым.
— Екклесиаст хренов! — вставая с кровати, проворчал Соболев. — Такой сон не дал досмотреть!
— Расскажи, — попросил Миша.
— Нет, мой милый, как в твоем Екклесиасте сказано: время рассказывать и время слушать. Мое время рассказывать прошло — теперь я хочу послушать тебя. Ты, кажется, что-то обещал? — Юра удобно устроился на кровати, и Миша понял, что ему больше не отвертеться.
