ОХРЕЯНОВ. …Есть сменить на жёсткие! (Записывает со рвением.)
ГЕНЕРАЛ. …и о чём они там с заключёнными чирикают часами, — не знаю, но иногда проходишь по коридору и не слышишь ни повышенного голоса, ни даже матерного слова, как будто по санаторию идёшь, а не по контрразведке СМЕРШ. Потом, — жаль вот, Софья Львовна ушла, — санотдел нам палки в колёса вставляет: из двух десятков заявок на применение повышенного физического воздействия — три опротестовано санотделом по причине, видите ли, крайней слабости здоровья подследственных, — и потребовалась моя вторая виза. Нет, от этой гнилой практики пора отрешиться! Например, в какие карцеры вы сажаете? — с деревянными полами, дедовская техника, крыловские времена! Лука Лукич, сорвать деревянные полы, где не сорваны, залить бетоном.
ОХРЕЯНОВ. …Есть сорвать полы! (Записывает рьяно.)
ГЕНЕРАЛ. А я привёз разрешение устроить у нас и стоячие карцеры. Человек придавливается дверью и так остаётся. Он хочет сесть, но колени упираются, он повисает на коленях и на спине. Ну, отчаяние, ну, вообще не знает, может, его замуровали навсегда… Ещё можно позвать штукатура и разговоры такие в коридоре вести, что, мол, замазывай… и только на четыре часа в сутки сквозь все карцеры просовывается жердь, на которую он может опереться. Там очень оригинальная конструкция, я привёз типовые чертежи. Это — тот рычаг, которым можно… я не знаю!
КАРТИНА 8
Пышный мрачный кабинет. На задней стене — крупная карта Европы, где красным шнурком отмечена демаркационная линия 1945 года, и большой портрет Сталина. Все окна зашторены. Старинный большой письменный стол, перед ним поперёк другой. Неподалёку от двери — голый маленький столик подследственного и табуретка. Середина кабинета почти пуста. Полутьма.
На диване лежит Рублёв. С лютым стоном он приподымается, спускает ноги на пол. Он одет. Без стука входит Софья Львовна. На ней — халат поверх формы.
СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Прохор Данилыч! Лягте. Скоро мы вам повторим укол.
РУБЛЁВ. Слушайте, Софья Львовна, не играйте в сестру милосердия, вы же старый тюремный врач.
СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Врач — всегда врач.
РУБЛЁВ. Но не тюремный! Помочь вы мне не можете, спасти вы меня не можете, уходите и дайте мне околеть.
Софья Львовна берёт его руку, щупает пульс.
Что вы щупаете? Пульса нет, не знаете? (Отбирает руку.)
СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Есть у вас пульс, но слабый.
РУБЛЁВ. Не у меня! Вообще никакого пульса нет! Для дураков выдумали.
СОФЬЯ ЛЬВОВНА (тревожно).
