Он сказал, что не может объяснить всего, поскольку дело находится в юрисдикции окружного прокурора, и добавил, что прокурор уже решил официально выдвинуть обвинения. От меня требовалось только сказать, хочу ли я в этом участвовать. То есть для них было бы проще, если бы я дала согласие, но я вовсе не обязана этого делать. Я попросила минуту на размышление и сказала, что позвоню ему сама позже.
Повесив трубку, я повернулась к сестре — больше мне некого было спросить:
— Должна ли я? Ну да, конечно… А может, не стоит? Но они все равно собираются, тогда и я могла бы… В смысле присоединиться… Что это вообще такое? Как же так? — я в полной растерянности покрутила головой. — Пожалуй, я все-таки должна… Если они будут… Верно?
Но Тиффани понятия не имела, что делать.
Тогда мне казалось, что это равносильно подаче заявления. Просто подтвердить подписью свое согласие: мол, я одобряю решение полиции продолжить мое дело. Я боялась, что если откажусь, то это расценят, будто я на одной стороне с тем человеком. О суде я даже ни разу не подумала. Суд для меня был чем-то невразумительным, каким-то драматическим действом со всякими разборками — представление, которое обычно показывают по телевизору. К тому же парень уже находился в тюрьме. Допустим, он ничего не совершил — тогда его просто отпустят, в противном случае оставят отбывать срок. У них имелись все необходимые улики для обвинения. По всему выходило, что выдвинуть обвинение было простой формальностью. И я позвонила детективу: «Да, я сделаю это. Да, спасибо».
А ведь я понятия не имела… Я понятия не имела, что деньги способны распахнуть двери любой камеры. Я понятия не имела, что если насилие совершается над опьяневшей женщиной, то ни ее слова, ни она сама не будут восприниматься всерьез. Я понятия не имела, что если насилие совершает опьяневший мужчина, то ему обеспечено людское сочувствие. Я понятия не имела, что моя потеря памяти сыграет ему на руку. И я понятия не имела, что «быть жертвой» и «быть человеком, которому никто не верит» — понятия равнозначные.
Тогда, на подъездной дороге к нашему дому, сидя в машине, я меньше всего понимала, что то короткое да снова заставит кровоточить мои раны, снова выставит мое тело, но уже на всеобщее обозрение, снова раздвинет мои ноги, но уже на потребу публики. У меня не было ни малейшего представления ни о предварительном слушании, ни о реальном суде. Предполагала ли я в то утро, что нам с сестрой настоятельно порекомендуют прекратить всякое общение друг с другом, поскольку защита могла обвинить нас в сговоре. Произнесенное мною односложное слово
