— Да, Алексей Филиппович, про ваш интерес в этом деле я помню, — сказал Шаболдин, а Елисеев согласно кивнул.
Я же продолжал думать, к кому бы мог пойти за лёгкими, как ему наверняка казалось, деньгами, Бабуров, и решил, что либо к Есину, либо к Милёхину. Судя по рисунку, сделанному изографом Федотовым, у Бабурова на лице было написано, что он небогатый мещанин не знаю в каком поколении, и дворяне Земцов да Полянова могли бы его даже на порог не пустить. А к мужеложцу Фиренскому Бабуров и сам бы не рискнул отправиться, хе-хе. Да и денег у Есина и Милёхина, пожалуй, побольше...
— Со списком-то что делать собираетесь? — спросил я, скосив глаза на так и продолжавшую лежать на столе бумагу.
— Допросить всех и каждого, — решительно ответил Шаболдин. — А там кого церкви передать для покаяния, а кого и на суд скорый да справедливый отправить.
Спорить тут было не с чем и я просто вернулся к своим размышлениям. Итак, насчёт большого куша я почти наверняка прав, а уж насчёт ключевого значения раскрытия убийства Бабурова для распутывания всего этого клубка прав однозначно. Но как теперь искать убийцу? Ясно пока лишь то, что это мужчина — женщина бы за нож не взялась. И, скорее всего, никакого другого отнорка, как выразился Ломский, у Бабурова не имелось, и те бумаги, что он украл у доктора, забрал убийца.
Привезли Евдокию Ломскую. Допрашивать её не стали, потому как она пребывала в состоянии, близком к невменяемому — как говорили в прошлой моей жизни, ушла в себя и не вернулась. Поэтому Ломскую водворили в камеру, отец Роман взялся привести её в чувство, а мы с Шаболдиным и Елисеевым сели попить чаю.
— Ваше благородие, это вам, — всё тот же урядник Фомин с почтением вручил приставу лист бумаги. Бегло его просмотрев, Борис Григорьевич торжествующе провозгласил:
— Вот, господа, извольте полюбопытствовать! Мы с вами, получается, нечто новое в воровстве обнаружили, да сразу и пресекли!
Я взял протянутую Шаболдиным бумагу и принялся читать. Бумага оказалась ответом из Московской городской губной управы на запрос о случаях выявления непереносимости инкантации у арестованных и подтверждения оной непереносимости врачами. Случаев таких нашлось ещё одиннадцать по Москве, и ни одного за её пределами. Так, похоже, и монахам работы прибавится, и у Шаболдина будет громкое дело с последующим поощрением от начальства.
[1] Инсульт
