— Вот, Алексей Филиппович, прочитайте, — едва поздоровавшись, он протянул мне несколько листов бумаги.
Я прочитал и... В прошлой жизни сказал бы, что охренел, здесь таких словечек стараюсь не позволять себе даже в мыслях, а то ещё проговорюсь, не приведи Господь. Как бы там ни было, причины уподобиться корню известного травянистого растения у меня после знакомства с теми бумагами появились весьма веские.
То, что архимандрит Власий заверил своей подписью заключение о виновности Ломского в наведении непереносимости заклятия как Лажеву, так и ранее обследованному Шалькину, меня не удивило, хотя и порадовало. Честно сказать, именно такого вывода я и ожидал. В состояние, о котором я упоминал, меня привела подпись влиятельнейшего священнослужителя под заключением о том, что именно доктор Ломский уничтожил мёртвое тело Петра Бабурова так, что его не смогли найти даже молитвенным розысканием. А отдельная бумага с указанием места, где спрятаны останки незадачливого мужа Лиды, пошла уже как завершающий удар. В общем, ошарашен я был настолько, что лишь после чтения заметил — в кабинете Шаболдина мы с ним не одни. Но Борис Григорьевич тоже хорош — мог бы для начала и обратить моё внимание на гостя.
— Отец Роман! — запоздало приветствовал я иеромонаха. — Здравствуйте! Простите, сразу вас не приметил! Благословите!
— И тебе здравствовать, сын мой! — с лёгкой улыбкой ответил иеромонах после благословения. — Рад видеть тебя снова!
— Отец Роман доставил нам бумаги, что вы сейчас читали, — вклинился Шаболдин. И две просьбы его высокопреподобия.
Я слегка напрягся. Если высокое лицо подчёркивает, что его слова — именно просьба, это всегда означает, что в случае её неисполнения методы убеждения, а то и принуждения, могут быть уже совсем другими и лучше бы с этими методами близко не знакомиться. А тут ещё и не просто просьба, а сразу две...
— Отче, повторите, пожалуйста, для Алексея Филипповича, — сказал пристав.
— Отец Власий просит не подвергать Игнатия Ломского допросу под заклятием, — сообщил иеромонах. — Отвечать он и без того будет, волю мы ему подавили. Полное магическое запрещение тоже наложили, но очень уж искусным оказался Ломский в недозволенных магических практиках и потому лучше рядом с ним никаких магических действий не предпринимать.
— И моё предвидение тоже? — спросил я.
— Ваше предвидение, Алексей Филиппович, — дар Божий, а не магическое проявление, — напомнил отец Роман. Уже не «сын мой», а по имени-отчеству и на «вы», равноправие, стало быть, показывает. — Отец Власий просит также разрешить своему доверенному лицу, то есть мне, недостойному, присутствовать при допросах Ломского, — продолжил иеромонах. — И по Боголюбовскому уложению мы будем просить суд передать Ломского нам для отбытия назначенного ему наказания, если это будет не смертная казнь, — закончил он.
