«На левом берегу был открыт бульвар Сен-Жермен; на правом были расширены старые бульвары. Все они были засажены деревьями, оборудованы широкими асфальтовыми пешеходными дорожками и окружены монументальными зданиями. … Новую жизнь, порожденную османским городом, можно было увидеть повсюду, на всех открытых улицах и бульварах».
Журналисты, присутствовавшие там в тот день, наслаждались тем, что были одними из первых, кто увидел Париж с такой высоты, а затем сели за праздничный обед. По ходу трапезы Эйфель, гордый строитель, встал с бокалом шампанского в руке и произнес тост за свою башню, сказав:
«Начало было трудным, и критика столь же страстная, сколь и преждевременная. Я противостоял буре, как мог, благодаря постоянной поддержке… И я стремился неуклонным ходом работы примирить если не видение художников, то, по крайней мере, видение инженеров и ученых. Я хотел показать, что Франция по-прежнему занимает ведущее место в искусстве железного строительства».
Он заявил, что его воодушевляет «интерес, который его творение вызывает как за рубежом, так и дома, и он надеется, что это будет
«триумфальная арка, столь же поразительная, как и те, которые предыдущие поколения воздвигли в честь завоевателей».
Восемьдесят присутствующих журналистов присоединились к тосту, а после обеда собрались вокруг и позировали для фотографии среди балок со своим знаменитым хозяином. Слева от Эйфеля, излучая важность, сидел буддийский Франциск Сарси, вот уже тридцать лет самый страшный театральный критик страны.
Еще весной Эйфель начал культивировать доброжелательность избранных журналистов, начав с одного из своих наиболее громогласных критиков, влиятельного основателя и редактора «Фигаро» Альберта Вольфа. Приглашение этой журналистской эминенции на завтрак оказало самое благотворное влияние, до такой степени, что парижский корреспондент «Нью-Йорк таймс», не являющийся поклонником башни, был разочарован и поражен, прочитав в «Фигаро» Вольфа, восторженно рассказывающего о происходящем такими фразами, как
«грандиозное чудо, величественно возвышающееся в воздухе, смелость его концепции, математическая точность его исполнения и одновременно изящный и внушительный, не имеющий ничего общего с Вавилонской башней».
Месье Вольф, с его хорошо отточенным журналистским чутьем на новости, присоединился к тем, кто верил, что Эйфелева башня станет сенсацией ярмарки. И, являясь проницательным редактором, он тихо заключил сделку с Эйфелем, которая будет способствовать обоим предприятиям: «Фигаро» будет предметом зависти любой другой газеты в Париже, имея настоящую (хотя и крошечную) редакцию и печатный станок на втором этаже башни, выпускающий специальную ежедневную газету «Фигаро» de la Tour, посвященную только событиям на Эйфелевой башне и на ярмарке.
