Адрид задохнулся от возмущения:
— Просить у нас прощения и каяться? Адекватная реакция? Солкис, ты в своём уме?! Это наши налётчики отобрали урожай и растоптали сад, на который молились все жители! Это мы должны извиняться за…
Речь Адрида снова потонула в истошных воплях сторонников Солкиса. Глава Дома тщетно пытался перекричать молодых сильных гномов, но быстро охрип и закашлялся.
— Дорогой мой защитник сирых и убогих, ты не забыл про Дома, которые подло разорили во время восстания нищеброды? Не задумывался над тем, что чувствовали члены великих кланов, когда нажитое веками добро растаскивали или просто ломали забавы ради полуразумные твари?! Нет? Ну, конечно же, нет, ведь Дом Краснокаменных по удивительному стечению обстоятельств чернь обошла стороной! Прошла мимо родового имения, которое лежало ровнёхонько на пути их маршрута!
Конечно, он прекрасно знал, что упомянутое поместье находилось далеко в стороне от пути, которым следовало в приснопамятной вылазке воинство Дорки. Сам обсуждал с Кременьканом оптимальный маршрут бедняков. Видел карту. Да и позариться в вотчине славного, но обедневшего Дома Краснокаменных было особенно не на что. Но кто среди законнорожденных в курсе подробностей?
Опять же, вменение оппоненту вины было бесчестной, но эффективной стратегией: когда ты вынужден постоянно оправдываться, требовать что-то становится весьма затруднительно. Эту методику Солкис, ни капли того не стесняясь, позаимствовал в своё время у хитрых женщин, которые костерили своих мужей на чём свет стоит. Не потому, что те были плохими и не выполняли семейных обязанностей, а просто потому, что искали возможность управлять более сильным, но прямолинейным мужичьём и не думали о долгосрочных последствиях, таких как превращение своего несчастного спутника жизни в безвольную тряпку.
— Получили вы от черни какую-то компенсацию? Хотя бы элементарные извинения за содеянное кто-то принёс? — обратился Солкис как бы к собравшимся членам Домов, но ожидая ответов от совершенно определённых личностей, которые рассредоточились среди законнорожденных и неотрывно следили за каждым поданным знаком.
— Хера лысого что нам вернули!
— Как же, держи карман шире!
— Вертели они все наши претензии на…
— Они не просто нас обокрали, они изнасиловали женщин и убили детей!
— Моему тестю зубы выбили, мрази! Этим зверюгам чуждо даже естественное уважение к старикам!
— Нищеброды! Воры! Насильники!
Солкис с крайне опечаленной миной выслушивал обвинения, зная, что доля правды, которая в них содержится, вкупе с озабоченностью каждого законнорожденного благосостоянием его Дома, заставляют взрослых, матёрых мужчин чувствовать страх. Потеря в одночасье имущества казалось многим хуже, чем смерть, слишком уж глубока была воспитанная с раннего детства у знатного сословия любовь к накопительству. Эмоции подавляли критическое мышление, заставляли сплотиться вокруг того, кто предлагал им защиту, и ненавидеть тех, кто призывал идти на уступки «врагу».
