Выйдя на станции, Инга обнаружила, что дождь перестал. Было холодно, но безветренно, в сером небе появились просветы. Вместе с Ингой вышло всего несколько человек. Она дошла до конца платформы и, прежде чем спуститься, оглядела парковку. Мать она заметила сразу. Ее вообще трудно было не заметить – на фоне остальных людей, одетых в черно-серое, она выделялась бордовым пальто и короткими белоснежными волосами. Сейчас она стояла, прислонившись к капоту машины, и курила, пристально, без тени улыбки, наблюдая за приближением Инги.
– Ты не думала подстричься? – было первое, что она спросила.
Инга машинально дотронулась до волос, которые, она и так знала, были убраны в узел на затылке.
– Как ты это определила?
– Челка тебе в глаза лезет.
– Я ее отращиваю.
Мать щелчком выкинула сигарету в кусты и, ни слова больше не говоря, села за руль. Инга кинула сумку на заднее сидение и сама уселась впереди.
– Как добралась? – спросила мать, выезжая с парковки.
– Нормально. Людей почти не было.
– Поэтому я и люблю приезжать сюда осенью и весной. Никого нет.
– Ты всегда любишь сюда приезжать.
– Справедливо. Фотоаппарат привезла?
– Забыла.
Мать оторвалась от дороги и ошеломленно уставилась на Ингу. Та вздохнула.
– Да привезла я его, конечно. Напугать тебя решила.
Мать еще секунду смотрела на нее, а потом опять отвернулась к дороге, ничего не ответив. Инга тоже отвернулась к окну и стала разглядывать мелькавшие за ним деревья.
– Ты любишь осень? – спросила она.
– Я в том возрасте, когда больше не делишь времена года на хорошие и плохие.
– Тебе пятьдесят три.
– Звучит как вечность. Почему ты спросила?
– Ну не знаю. – Несмотря на то, что в машине было тепло, Инга нахохлилась и снова поправила шарф. – Мне осенью как-то грустно. Меланхолия нападает.
– Ты просто идешь на поводу у дураков, которые думают, что осенью принято хандрить. А на самом деле нужно просто пить хорошее вино и перечитывать классику.
– О, поверь мне, я пью, – мрачно сказала Инга.
– Ну и отлично. Дома, кстати, есть.
Они подъехали к даче. Инга открыла калитку, мать завела машину во двор. Изнутри дома донесся собачий лай.
– Ты заперла Гектора? – укоризненно спросила Инга.
– Не хотела оставлять его на улице.
– Взяла бы с собой.
– Тоже не хотела.
Инга смотрела, как мать идет к дому. Она иногда не понимала, как к ней относиться. То есть, разумеется, это была ее мама и она ее любила, но это чувство было гладким, как булыжник, лежащий на дне. А на поверхности плавало множество других чувств с острыми краями, которые то и дело царапали Ингу.
