— Он починил моего робота, — возразил Вольф задумчиво, а потом спросил недоумевающе: — Хочешь сказать, он оставил всю эту машинерию у тебя вместе с картинами и не вернулся за ними? Даже не писал тебе? А ты сам не пробовал его разыскать?
Кассиус снова пожал плечами, как бы признавая неизбежное.
— Такой вот он человек. Что касается меня, то я вроде писал ему пару раз, но письма возвращались без ответа. — Профессор грустно улыбнулся. — Поверь, сынок, алкоголь губит память, заставляет многое забывать, делает воспоминания смутными и зыбкими… — Взмахом руки он указал на книжные стеллажи, на груду коробок с бумагами между ними и на лесенку в верхнюю секцию чердака. — Алкоголь отравил все это — мою работу в университете, брак с Хелен, общение с Эстебаном, все мое прошлое, окрасил жизнь в серые тона. На книгах лежит алкогольная пыль. — Он хмыкнул и добавил с показной веселостью: — Ладно, хватит ворошить былое. Вот та картина, о которой мы говорили.
Профессор выпрямился, рывком извлек холст, смахнул пыль рукавом и развернул картину лицевой стороной к Вольфу.
Полотно среднего размера, в ширину больше, чем в высоту, изображало леопарда — золотистая шкура испещрена черными пятнами, точно чьими-то следами; зверь возлежал на ветке над бескрайним морем зеленой листвы. Сразу было понятно, что тонкая ветка расположена высоко по стволу; листва искрилась в солнечном свете, настолько ярком, что даже тени на гладкой шкуре леопарда приобрели зеленоватый оттенок. Кассиус не преувеличивал, когда рассуждал о болезненном пристрастии художника к зеленому цвету. И по поводу скверного знания анатомии он тоже был прав: взгляд Вольфа мгновенно уловил несообразности в изображении мышц и костяка.
Но вот морда, звериная морда, схожая с маской, была отрисована столь тщательно и броско, что моментально запечатлевалась в памяти. Любому, кто смотрел на картину, виделся грозный дикий зверь, настороженный и грациозный, воплощение всех черт кошачьих, идеальная большая кошка…
— Видишь, он и с глазами напортачил, — продолжал Кассиус, — зрачки круглые, а не вытянутые по вертикали.
— Здесь нет ошибки, — возразил Вольф, радуясь возможности встать на защиту человека, который в детстве был для него почти героем. — У леопарда зрачки как у людей, а не как у домашних кошек. Поэтому его морда такая выразительная.
— Этого я не знал. Как говорится, учиться никогда не поздно. Эстебан мог бы и не выпендриваться, рисовал бы просто маску, как он поступал с портретами людей.
