В общем, плохой мальчик воспринимал хорошую девочку как функцию, как роль, как лужайку, на которой можно резвиться, срывая цветы удовольствий.
Но при этом сам нечувствительно, но опасно для своей души превращался в точно такую же функцию, роль и лужайку. В декорацию.
Тому были подтверждения. Однажды плохой мальчик подслушал разговор о себе. Одна хорошая девочка спросила другую, тоже хорошую:
– Говорят, тебя видели с ПМ, правда?
– Правда.
– Ты у него была?
– Была.
– Он тебе нравится?
– Не знаю, – ответила хорошая девочка хорошей девочке. – Что значит нравится?
– Ну, в смысле влюбилась?
– Да ты что… Так, просто как будто в театре побывала, и все.
Плохой мальчик понял, что он тоже, оказывается, был актером в чужом спектакле. Кусочком фантазий хорошей бедной девочки. А не господином момента, владыкой вечности и повелителем чувств.
Проще говоря, он снился хорошей девочке.
Он был не он, а ее сон.
Потому что ей нужно было не только изящество манер и красота обстановки. Ей зачем-то нужны были слезы и расставания. Обида и отчаяние. Одиночество и стыд.
И она сновидела плохого мальчика – вот таким.
А он с бездумной готовностью сновиделся.
Ну, а потом пришли плохие (в том числе богатые) девочки и навешали плохому мальчику по первое число.
– За что? – спрашивал он, пытаясь увернуться.
– А за то, что играл всякие глупые роли! – беспощадно отвечали плохие девочки.
Превратился ли он в хорошего мальчика?
Не знаю. Но он стал как-то внимательнее к людям. В том числе и к себе. Научился отличать свой сон от чужой яви. И наоборот.
И это уже кое-что.
породное разведение
Дамочка с собакой
– Прости. Не надо, – сказала Анна Сергеевна, когда он взялся за застежку на юбке.
Хотя они уже полчаса обнимались, сидя на диване в ее квартире.
А до этого целый час сидели в кафе напротив.
Получилось, что он специально догулял ее почти до дома. Он знал, где она живет. Знал, что она живет одна. Она сама рассказывала.
Потому что до этого они два месяца встречались, ходили по улицам, заходили в разные места попить кофе. Сначала рядом. Потом под руку. Потом за руку, мучая друг другу пальцы. Целовались – сначала при прощании, легко. Потом по-настоящему. Но все никак не решались.
Ему почему-то было трудно.
Анна Сергеевна была очень хороша. Даже странно, что не замужем. Ах, да. Собака. Вернее, собаки. У нее с детства была какая-нибудь псина. От простой овчарки в девятом классе до дорогущей мастинихи сейчас. До этого была ротвейлерша, очень хорошая. Она держала сук и продавала щенков. Не только для денег. Ей нравилось. А мужчинам – нет. Она простодушно рассказывала, как ей сделал предложение богатый человек, заводчик бразильских фил. Она не захотела. Было что-то деловое. «Вот беда, – смеялась она. – Одни от меня бегали из-за собаки, другой ко мне прибежал из-за собаки… Ты ведь не такой? Ты не боишься собак? И не разводишь собак? Честно?»
