— Работал. Что у тебя, Семёныч? Ты чего в воду опущенный?
— Аппендицит удалили у дочки. Гангренозный с местным перитонитом. Дурочка моя таблетки глушила, боль снимала.
— У нас в «скорой» удаляли?
— В «скорой», я им сказал, что урою, если что пойдёт не так. Испужались.
— Когда делали?
— Ночью привезли и сразу на стол. Она проснулась уже к утру, с ней Вера. Кровиночка моя бедная, деточка.
— Видишь, всё хорошо. Семёныч, простой аппендицит. В себя приди, послушай диагноз — аппендицит.
— Я просил потом стёкла мне дать, ты посмотришь. Ну, чтобы не пропустили чего.
— А сам?
— Она же дочка. Кровиночка моя. Тебе смешно, Вова?
— Нет, не смешно, я понимаю. Была б моя дочка, тоже с ума бы сходил.
— Я сидел вот сейчас и думал, как мы с Веркой пропустили её состояние? Как не заметили, оно же болело, сильно болело, а она терпела. Терпела она, Вова!
Он качал головой из стороны в сторону.
— Вы работали, потом дела домашние, а как разболелось сильно, так узнали. Ну чего ты, Семёныч? Всё уже позади. Пару недель, и забудет об операции твоя дочка. Сколько ей?
— Пятнадцать. Она у меня знаешь какая красивая. Умница, отличница почти, не то, что мартышка.
— Погоди, а мартышка кто?
— Младшая! — он говорил с улыбкой, как бы вспоминая. — У меня две дочки с Веркой. Малая хулиганка, вся в меня. А старшая степенная, рассудительная, в Верку.
Он рассказывал с такой гордостью, с такой любовью. Да, балагур Семёныч был прекрасным отцом, да и мужем неплохим, с вывертами своими, конечно, но семья была для него святым чем-то.
Да и не Володе было судить его.
Володя вообще никого не судил по жизни. Принимал людей такими, какие они есть. У каждого человека были свои скелеты в шкафу, и у каждого было то, о чём лучше не вспоминать. И у него самого тоже было.
Только он вряд ли озвучит это когда-то. Даже себе.
— Тебе чаю сделать? Или, может, что покрепче хочешь? — спросил он Семёныча.
— Спирт разведи, миллилитров тридцать, не больше, мне ещё отчёт писать, надо быть трезвым, чтоб не налажать чего. И чаю покрепче, я ж не спал всю ночь, Вова.
— Так ложись, стёкла мне передай, сам опишу, а отчёт потом, там у тебя криминала нет?
— Не, инфаркт там, тампонада.
— Вот выпей и ложись, а я сам всё сделаю.
— Ты родственникам объясни, что не виноват…
Дальше он посапывал, укутавшись в одеяло. А Владимир засел за микроскоп. Отвлёкся лишь, чтобы отдать приехавшему похоронному агенту справку о смерти. И дальше описывал препараты.
Часа через два в их кабинете появилась Вера Петровна с бутербродами. Делала она их прямо здесь, в ординаторской, а не дома, потому что шла от дочери, по пути заглянув в минимаркет и прикупив хлеба, масла и колбаски. И ела она тут же, с ними, с мужем и Володей. Тоже голодная ведь, прибежавшая на минутку узнать состояние супруга, так тяжело переживавшего проблемы с девочкой.
