Где-то он читал, что камни могут раскалываться, а то и взрываться без всякой видимой причины. Или минералы… Разница наверняка невелика, тем более для него — он не геолог и не физик.
— Здоров! — кричал Сергей в трубку домашнего телефона. — Как оно? Живы-здоровы?
— А, привет, — отзывались Славка или Юлька, — вернулся из своей экспедиции? Приходи!
Периоды жизни не здесь сначала Сергей стал называть экспедициями, а потом и друзья. И этот звонок со стационарного телефона на стационарный стал своего рода традицией, знаком, что он снова рядом.
— Ну что, вернулся, наполнился своим опытом? — спрашивали Седых, когда, усевшись за праздничный стол, готовились выпить по первой. — Надеемся, теперь-то уж навсегда.
— Как знать, как знать.
Сергей оглядывал комнату, в которой почти ничего не менялось. Тот же советский сервант с посудой за стеклянными дверцами, тот же диван, тот же ковер на стене, те же шторы, то же кресло перед телевизором. Телевизор, правда, другой — не фанерный ящик с выпуклым экраном, а черная плазма. Еще вон столик в углу за сервантом, на столике компьютер… Но в целом обстановка была настолько знакомой, какой-то замороженной, что Сергея начинала крутить тоска.
— Вряд ли, — уточнял, повинуясь этой тоске. — Рано оседать и закапываться в донный песок.
— Почему в песок-то? Мы что, например, зарылись? — в голосе Славки слышалась обида, а Юлька добавляла:
— Очень интересная жизнь тут стала, и в школе нагрузка, конечно, приличная, но ребята всё искупают — каждый новый класс умнее и умнее. И, понимаешь, когда ведешь своих все семь лет, это такое… Не побоюсь этого слова — счастье.
— Да я понимаю, — соглашался Сергей, но соглашался, не зная того чувства, о каком говорила Юлька, — понимать-понимаю, а вот самому влиться… Нет, ребята, я хочу, только не получается… Что ж, — поднимал рюмку, — за встречу!
Ели горячее, приготовленное хозяевами, закуски, купленные по пути гостем. Вспоминали прошлое, Сергей рассказывал о своей очередной экспедиции.
— Город из тех, что три перекрестка, два светофора. Хотя симпатичный. Дома двухэтажные, с резьбой. Как у Симонова — домотканый, деревянный… Прихожу в школу, они все: «Наконец-то учитель истории будет! Мужчина к тому же!» А там все стоит, работы ноль, огородами живут, и учителей некомплект лет уж двадцать… Посмотрели трудовую: «А что это у вас — год, три, и новое место?» «Я не летун, — говорю, — но обстоятельства часто складываются так, что приходится менять место». Они кривятся: «Вы это в анкете не указывали. Знали бы, подумали…» Славян, — Сергей кивал на бутылку, — плескай… Поселяюсь в квартирке. Комната, кухонька, туалет даже с ванной — по их меркам, люкс. Обычно-то сортир на дворе, а мыться — в баню… Приступаю, в общем, к работе. С пятого по одиннадцатый. Первый месяц отлично, а потом девчонки из седьмого класса как с ума сошли — болтают, с места встают, словно нет меня. Я и так и этак и под запись давать стал — один хрен. Главное, пацаны тихонько сидят, им-то интересно, а эти… Ну, давайте. — Чокнувшись и выпив, он продолжал: — Однажды оставил пацанов после урока, говорю: «Вы чего девчонок своих так распустили? Это ж жены ваши будущие, они вот так всю жизнь будут, если сейчас их на место не поставите». А пацаны: «Да как их поставишь — они нас бьют». А там такие кобылы, как из одного помета, — толстые, высокие, чуть не с меня ростом. Родителей вызываю — родители тоже: «Ничего не можем сделать». На педсовете: «Не можем». Главное — другие классы нормально, а этот… До того дошло: однажды вскакиваю, собираюсь — а первый урок как раз у 7 «б», — бегу в школу, а тут коров в стадо сгоняют. Это в апреле уже… «Почему, — думаю, — так поздно сгоняют?» Посмотрел на часы: половина седьмого. Тогда и понял: надо сваливать. Написал заявление, дотерпел. И вот — снова с вами.
