— Да что об этом говорить! Вы, может, даже и не знаете, кто убийца вашего сына.
Вид у старушки стал совсем растерянный, она пошла было вслед за Аньпином, но Цзиньчжи воспротивилась:
— Стойте! Куда же вы? Зашли бы в дом! Хотите водички?
— Спасибо тебе, милочка, — ответила та. — Я уж попила, не могу больше. Милочка, вот ты у самой реки живешь, не видала мою лодку?
— Не видала, — на автомате ответила Ли Цзиньчжи, как вдруг вспомнила: только ж недавно она ехала на велосипеде, а мимо шел дурачок Гуанчунь, с этим… как его… точно, с веслом! Глаза Цзиньчжи засверкали.
— Подождите! — закричала она. — Давайте сходим к Гуанчуню!
Так мать Фу Третьего и ее провожатые вновь оказались на улице и пошли обратно, к дому дурачка Гуанчуня.
Однако у дверей обнаружилось препятствие в лице бабки дурачка: та сразу заявила, что хоть ее внук и слабоумный, но отродясь не брал чужого.
— Вот когда ты видела, чтоб он что-то украл, а? — возмутилась она.
— Тут не что-то, а весло! — пояснила Ли Цзиньчжи. — Вон, посмотри на нее, — она показала на мать Фу Третьего, поджидавшую на улице, — посмотри хорошенько!
Бабушка Гуанчуня, вытянув шею, заметила у электрического столба сгорбленную сункэнскую старушку.
— И что с ней? — спросила бабка.
— Это мать Фу Третьего, того самого, с арбузной лодки, — понизив голос, пояснила Цзиньчжи. — Послушай, ладно Гуанчунь, а ты-то? Ты же человек набожный, как можно держать в доме такое?
Бабка переменилась в лице и поспешно засеменила на бинтованных ножках во внутренний двор, крича на ходу:
— Гуанчунь, ах ты балбес, а я тут тебя выгораживаю! Как ты додумался только притащить домой эту дрянь!
Ли Цзиньчжи побежала за ней и увидела дурачка — тот сидел во дворе и стерег весло. Лак уже облупился, и проступило почерневшее от времени дерево. Этот атрибут водной жизни, оказавшись на суше, отчего-то стал похож на какое-то старое, примитивное оружие. Видимо, поэтому Гуанчуню, имевшему о войне крайне странные представления, оно и приглянулось. Бабка уже приспособила весло в хозяйстве: подвесила на него овощи сушиться и приставила еще совсем мокрую швабру. Ли Цзиньчжи без колебаний схватила весло, вернулась обратно к двери и крикнула матери Фу Третьего:
— Глядите, не ваше?
Старушка подошла и заморгала, вглядываясь, — но тщетно. Тогда она пощупала его и сразу же заключила:
— Точно, наше весло! Я его сразу узна́ю, оно же двадцать лет у нас, на нем еще красная ленточка была.
Ли Цзиньчжи вздохнула с облегчением:
