Так вот, утром Нафиса производила влажную уборку в комнате отдыха, прилегающей к кабинету генерального. И услышала разговор двух мужчин – это были Михаил Иванович и мой босс.
– Они рассматривали охотничье ружьё, – сказала Нафиса. – Иваныч всё налюбоваться не мог, охал, ахал, какое хорошее Виктор себе купил. А потом и говорит: что же вы, Виктор Николаевич, всегда такой мрачный? Марго, небось, покоя не даёт? Ах, хороша девка, хороша!
– Обо мне говорили! – ахнула я.
Вот значит как? Девочки обсуждают мальчиков. Мальчики, тем временем, обсуждают девочек. Это и называется корпоративной культурой.
– Нет! Твой сказал, что ты тут абсолютно ни при чём, и его настроение от тебя не зависит.
«А это ещё хуже…»
Чтобы не пропустить ни одного слова из диалога мужчин, Нафиса предприняла смелый манёвр – выползла на коленках из комнаты отдыха, натирая пол тряпочкой из микрофибры, и стала планомерно приближаться к источнику информации.
– И тут твоего прорвало, – вздохнула Нафиса. – Всё рассказал Иванычу. Видимо, долго в себе держал. Племянник у него, Гриша, бола, кичкинтой. Семь лет. Уже целый год болеет. Диагноз какой-то страшный, сложный. Короче, рак. Сейчас с мамой в Германии. Два месяца назад, говорит, сделали операцию, да так удачно, что показатели пошли вверх… или вниз… в общем, всё стало очень хорошо. Они обрадовались, надежда появилась. А потом резко опять всё плохо… Поэтому твой всегда хмурится. Редко-редко улыбается. Такая тяжесть на сердце. Говорит, мой любимый бола, мой малыш. Сестра без мужа, твой всегда о ребёнке заботился. И вот такие дела… Иваныч фотку попросил, Виктор Николаевич показал на телефоне. Я тоже подошла посмотреть. Ой-бай… там одни глазки остались… Личико прозрачное. Нет уже малыша… Рак его сожрал…
Нафиса сокрушённо вздохнула, потом поморгала, прогоняя набежавшие слёзы.
– Не выживет? – я тоже едва не плакала. – А вдруг? Дети такие сильные!
– Они надеются, конечно же… Но… Не знаю.
В одно мгновение я в красках представила себе и малыша, истерзанного болезнью, и его несчастную мать – словно изваяние у больничной койки. Трубки, приборы, капельницы… Целый год они живут в аду.
А совсем недавно, наверное, был весёлый заводной пацан, пронырливый и неутомимый, как Светкины близнецы… И вдруг откуда ни возьмись – страшная болезнь. Возникла в маленьком организме и стала расти, как чёрная плесень, расползаясь во все стороны… Зачем заводить детей, зачем их рожать, вопя от боли? Чтобы потом – пережив несколько ярких моментов радости – снова погрузиться в бесконечный океан страданий? Какой в этом смысл?
