— Обязательно сделаем. Пойду посмотрю, что у Гуревича получается.
Дела у Гуревича шли неважно — очень уж мешали любопытные. Один заглядывает через плечо, второй тянет к себе альбом, чтобы полистать его, третий нечаянно толкнет под локоть… Разве это обстановка для живописи? Нет, не шло вдохновение к молодому художнику.
— Знаете что? — сказал ему Званцев. — Забирайтесь в мой кабинет и закрывайтесь на ключ — никто не помешает.
Он проводил его до кабинета, убрал со стола все лишнее, чтобы художнику удобнее было работать.
— А «Звезду» я все-таки посмотрел, — сказал Гуревич.
— Понравилась?
— Очень…
Солдат взглянул на офицера восторженно и вместе с тем виновато. Где взять Яше Гуревичу слова, чтобы объяснить то, что взволновало его? А ведь он, ничем не приметный рядовой Гуревич, тоже видел себя с полевой радиостанцией за плечами, тоже отправлялся в тыл врага, в разведку.
— Вы что-то хотели мне сказать? — спросил Алексей.
— Нет, ничего… — вздохнул солдат.
— Значит, мне показалось. А знаете, портрет рядового Безуглова вам удался. Видно, что простой, скромный паренек — именно такими и были настоящие герои.
Пальцы солдата, выдавливавшие из тюбика краску, на мгновение замерли неподвижно. Что это — неужели замполит прочитал его мысли?
После ухода старшего лейтенанта Гуревич внимательно присмотрелся к портрету прославленного воина-фронтовика. Удивительное дело: Безуглов чем-то неуловимо похож был на него, Гуревича. Такой же прямоносый, худенький и, должно быть, тоже немного робкий и застенчивый. Однако ж — герой!..
Работа над портретами фронтовиков, за которую Гуревич взялся не очень охотно, постепенно увлекла его, заинтересовала. Ему казалось, что он общается с живыми героями и от этого общения сам становится мужественнее, смелее и лучше.
Такое же чувство испытывал и Алексей, когда у себя на квартире готовился к лекции о героях полка. Он еще и еще раз перелистывал страницы истории части, и во всей своей суровой простоте вставали перед ним фронтовые будни, возникали образы скромных людей, пронесших несокрушимую бодрость духа сквозь все испытания — до светлого часа победы.
На страницы рукописи падал мягкий свет настольной лампы, прикрытой зеленым абажуром, а старший лейтенант отчетливо видел сырую землянку, коптящее пламя фитиля, вставленного в сплющенное горлышко гильзы снаряда, заскорузлые пальцы солдат, проверяющих перед боем оружие. Ему представлялся политработник, который под огнем врага, согнувшись, пробирается по траншее, и мокрая глина чавкает у него под сапогами. Из окопа в окоп перебегает он, и всюду ждут его появления. От него, фронтового политработника, тянутся к старшему лейтенанту Званцеву живые нити преемственности.
