— Ничего, — сказала Тамара, — буду помогать местной школе так, на добровольных началах. Как-нибудь зайду в школу, познакомлюсь с учительницей.
— Так и порешим на первых порах.
В Долгово Званцевы ехали на автобусе, а на обратном пути их захватил в свою «Победу» Митрофан Кириллович.
По дороге Алексей вспомнил наказ майора «не поддаваться на удочку» и неожиданно для себя спросил:
— Как у вас с рабочей силой, Митрофан Кириллович?
— Туговато, брат, очень туговато.
— А что, если мы воскресник устроим? Солдатам вроде развлечения, а колхозу помощь.
Глинский, сидевший рядом с шофером, не оглядываясь, поднял ладонь:
— Ни-ни! Благодарствую, но злоупотреблять добрым соседством не намерен. У вас свои задачи, свои обязанности, время у солдат рассчитано до минуты… Так, по крайней мере, мне майор Лыков разъяснял. Да я и сам отлично понимаю… Однако, если придется невмоготу — прибегу, сниму картуз.
У околицы колхозного поселка шофер притормозил. Алексей с Тамарой вылезали уже из машины, но Митрофан Кириллович остановил их:
— Чего вам пешком шагать? Артюхин, подбрось соседей до самых ихних локаторов!
— Что вы! — запротестовала Тамара. — Каких-нибудь пятьсот метров…
— Ну смотрите. А может, до Любови Владимировны подбросить? Потом до дома, а?
Очень уж хотелось председателю колхоза «подбросить» соседей до самого дома. Тамара вопросительно взглянула на Алексея:
— Поедем, Алеша, сейчас к Любови Владимировне. Познакомимся, поговорим.
— Ну поедем, что с тобой делать?
Любовь Владимировна Панченкова жила во флигельке, прижавшемся к кирпичному зданию школы. Это была сухонькая старушка в старомодном пенсне на шнурочке. К белой блузке ее была приколота колодочка ордена Ленина. Приветливо встретила гостей, засуетилась, освобождая стулья, занятые стопками книг. Двигалась она как-то мягко и не по возрасту проворно.
Потом она села напротив Тамары, склонила голову к плечу, словно хотела спрятать ее под крыло. Руки ее, маленькие, с пергаментно-желтой кожей, сквозь которую просвечивали синие жилки, вяло опустились.
— Устала, — грустно произнесла она. — На пенсию давно бы пора, да никак не могу решиться. Уходить из школы — значит уходить из жизни… Как я останусь без ребятишек? Не могу я без них!..
Она замолкла, потеряв как будто нить своей мысли. Рассеянно сняла пенсне. «Какая она все-таки ветхая», — подумала Тамара.
Тут старая учительница словно очнулась. Надела пенсне и заговорила о том, какое это благородное дело — учить детей, открывать перед их пытливым взором новые, неведомые им миры. Тамару она считала искушенной в школьной работе, поэтому обращалась к Алексею.
