. Однако блестяще написанное и глубокое исследование не могло вернуть это событие из «сберегающей памяти» архивов в национальную память немцев. Монография оказалась самой провальной книгой этого автора по количеству продаж. Напоминание о военном преступлении, которое сильно испортило репутацию немцев в Европе и мире, не вызвало интереса. Зато там, где реакция на книгу была весьма оживленной, Лёвен сравнивался с «бельгийским Оксфордом», говорилось о «самом ужасном преступлении немцев» со времен Тридцатилетней войны. Газета «Дэйли Мейл» опубликовала 31 августа 1914 года статью под названием «Лёвенский Холокост».
После разрушения Реймсского собора и уничтожения лёвенской библиотеки пресса союзников называла немцев варварами и писала о «furor teutonicus» (тевтонской ярости). Актами вандализма немцы сами исключили себя из цивилизованного мира[70]. Сожжение лёвенской библиотеки стало не столько фактом военной истории, сколько прежде всего событием истории культуры. Это с особенной силой проявляется в рассказе ректора Американского колледжа монсеньора де Беккера, записанном американским послом Брендом Уитлоком. Описав разрушения и убийства, де Беккер продолжил: «Здесь, в помещениях университета, находилась библиотека. Тысячи томов, редкие античные манускрипты, уникальная коллекция инкунабул – все это было сознательно уничтожено, до последнего клочка бумаги. Монсеньор хотел продолжить рассказ. Он собирался произнести слово „библиотека“. Но получилось только: „библио…“; он запнулся, закусил губу. „Биб…“ – вновь начал он, но потом опустил руки перед собой на стол, уткнулся в них головой и разрыдался»[71].
Реквием по библиотеке в этих словах является впечатляющим свидетельством травматического потрясения. За военной операцией в начале Второй мировой войны последовала пропагандистская кампания, которую Шивельбуш назвал «Сараевом европейской цивилизации» и в которой в качестве супероружия использовались понятия «цивилизация» и «культура». Немецкие интеллектуалы отреагировали на нее в сентябре 1914 года «Манифестом 93-х», который – с нынешней точки зрения – лег темным пятном на репутацию всех подписавших его, начиная с Герхарда Гауптмана.
Совсем иначе проходило восстановление фондов библиотеки, что обязали сделать Германию в рамках выплаты репараций, предусмотренных Версальским договором. После войны эта задача объединила библиотекарей из враждовавших прежде стран; продуктивное профессиональное сотрудничество быстро превратило бывших противников в коллег с общими интересами и схожими эмоциями.
