Затем Любу увели.
Он обивал пороги, мямлил у крошечных окошек, за которыми – в немыслимой глубине – кто-то сидел и что-то отвечал. Удалось пробиться на приём к замнаркому, отведать сладкого чая и невнятных обещаний. Найденный на обыске дневник предъявили как доказательство близкой дружбы с иностранным агентом. Заклеймили «невестой интернационала». У Любы и вправду был знакомый француз, но они и виделись-то от силы два-три раза в общей компании…
Гур отстаивал очереди, носил передачи, которые молча брали (получала ли их сестра?). В то, что дело Любы прояснится, он не верил. Ему стал сниться следователь с лицом молодого усатенького чекиста, который бьёт сестру в зубы, а потом смеётся над её телом…
Что у неё было на душе, когда везли на Лубянку, когда всё вилось вокруг удушливого «за что?» Может, облегчение? Уже не надо ждать, что придут… Нет, Люба так не жила! Это он о своей душевной слабости… И чего они медлят с ним, раз её взяли, уж его найдётся за что… чего медлят?..
Гур одёрнул себя: нашёл время вспоминать.
В «приёмном покое» толпились военные и учёные; от командира разило табаком и одеколоном.
Храм Бессонницы подвергся надругательству: в камеру закачивали свежий воздух.
Всхлипнул динамик, затих.
– Верните газ, – взмолился шипящий голос, – верните… газ…
Гур отметил, как дёрнулся кадык профессора. Как переглянулись солдаты.
– Нам… нельзя… спать…
Кому из объектов принадлежал голос, в котором одновременно слышалась просьба и угроза? Доктор не знал.
– Открыть дверь! – приказал командир. Никаких предупреждений и обещаний.
Солдат взялся за маховик, и в этот момент в камере начали кричать. Надсадно, по-звериному. Гур представил огромную глотку – туннель для бездушного вопля.
Железная дверь открылась, и крик выплеснулся в «приёмный покой».
Гур попытался заглянуть внутрь камеры, но в щелях между спинами военных рассмотрел лишь тёмный блестящий пол, который казался… подвижным, живым.
Отперший камеру солдат шагнул внутрь – Гур услышал вязкий всплеск, – но тут же шарахнулся назад. Кажется, солдат закричал, но полной уверенности у доктора не было. Рёв нарастал.
В камеру заглянул другой солдат, тоже отшатнулся, согнулся пополам, и его вывернуло на собственные сапоги.
Командир выхватил из кобуры наган. На лице энкавэдэшника не дрогнул ни один мускул.
Гур оттолкнул застывшего истуканом Фабиша, шагнул вперёд. И увидел…
…обнажённого человека.
Обнажённого до мышц и костей алого человека. Объект № 5 сидел на полу, откинувшись на спинку кровати. Сквозь рёбра, с которых свисали клочья кожи и мышц, просматривались лёгкие. Рёбра раздвигались и сходились – заключённый дышал. Кишечник, будто живое существо, выполз наружу. На коленях и вокруг ног лежали внутренние органы: дольки печени, желудок, поджелудочная железа, почки, жёлчный пузырь, селезёнка… Органы были целы, как и кровеносные сосуды, они… они… просто лежали рядом.
