Молния его предсказания расщепила меня, распёрла изнутри. И я остался стоять на месте – мёртвый, пустой. А люди с бензопилами не спешили.
Сейчас мне восемьдесят два (кажется, я уже говорил). Я не видел Макса сорок девять лет.
Я ушёл. Я старел в другом месте. Мёртвое бессмысленное дерево. Мёртвый несчастный человек с горсткой воспоминаний.
Я хотел бы оставить лишь прошлое, в котором есть моя семья, прошлое, в котором нет Ненастоящего дяди, но не мог. Я копался в наших встречах и разговорах, как бродяга в мусорном контейнере. Собирал объедки и складывал их в пакеты.
Отдельный пакет предназначался для его пророчеств. Я даже провёл сортировку.
Первый разговор у пушек в крепости. Одно предсказание-развлечение: парк, дерево после удара молнии («Парень получит массу впечатлений»). Одно предсказание-неизбежность: больница, вырезанный желчный пузырь («Июль следующего года запомнится вам в иных тонах»). Одно предсказание-выбор: купленная в ларьке карта цитадели, новая встреча с Ненастоящим дядей («Это зависит»). Три предсказания по цене одной беседы.
Второй разговор в больнице, год спустя. Одно предсказание-развлечение: увидеть нечто необычное («Постарайся не уснуть сегодня до полуночи»), которое не сбылось, или Ненастоящий дядя вкладывал в него некую аллюзию. Одно предсказание-неизбежность: чья-то смерть («Мост, в будущем твою жену очень расстроит мост») – оно сбылось, но об этом немного позже. Одно предсказание-выбор: уход из семьи ради спасения сына («С вашим сыном случится что-то плохое, если…»).
Мои мысли всё чаще крутились вокруг пророчества «если хочешь увидеть нечто необычное». Если оно не исполнилось, значит ли это, что может не сбыться и другое?..
Мог ли Ненастоящий дядя солгать?
* * *
Через два месяца после того, как я бросил свою семью, я позвонил Марине.
Она уже плакала, когда подняла трубку. Не из-за моего ухода, нет.
После моей сбивчивой попытки «прости, я не мог поступить иначе» у неё началась истерика.
– Он умер!.. Вчера!.. А ты… ты… тебя не было рядом!..
Меня словно полоснули по сердцу. Я едва не выронил трубку.
– Как?.. – только и смог сказать я, сдерживаясь, чтобы не произнести имя сына. Даже тогда, на грани, я боялся сказать «Макс», потому что не должен был допустить любое касание наших путей. Это было бессмысленно, ведь то, что сказала Марина…
– Мой брат!.. Он разбился!.. Лучше бы это был ты… трус! Предатель!..
Я сбросил междугородний. Звонок Марине был ошибкой, он подвергал Макса опасности. Её брат… Я испытал облегчение, гнусное, но облегчение. С Максом всё в порядке. С моим сыном всё было в порядке.
