— Чертовски нехило, — согласился он. — Кстати, ты идешь завтра на собрание?
Он говорил об очередном заседании нашего общества добровольных инвесторов, которое я имел глупость учредить пару месяцев назад, чтобы тут же горько раскаяться.
Я обреченно кивнул как раз в тот момент, когда зазвонил телефон. Как всегда, сразу после звонка двадцать пять наших питомцев зашлись в бешеном лае. Я снял трубку и крикнул: «Минуточку!» — после чего выждал секунд тридцать или сколько там требуется собакам, чтобы успокоиться, и только после этого сказал: «Алло!»
— Как ты можешь жить в этом лае?
Это был Винс Сандерс, редактор листка, гордо именующего себя местной газетой. Винс, как всегда, бухтел по любому поводу, и на этот раз поводом для недовольства были мои собаки.
— Отлично, Винс. Как дела?
— Ты хотя бы слышал, что я сказал? — проворчал он.
— Я ловлю каждое твое слово.
— В таком случае поймай еще парочку. Загляни ко мне в офис.
— Когда?
— Когда? Через год после августа, идиот.
Несмотря на то, что с вопросом «когда?» вышла осечка, я попытался задать еще один:
— Зачем?
— Ты ведь все еще адвокат, насколько я помню?
— А тебе требуется адвокат?
Он не счел нужным отвечать на этот вопрос.
— Жду тебя через двадцать минут. — И бросил трубку.
По идее, для Винса должен был наступить звездный час. С тех пор как маньяк выбрал в качестве посредника для общения с полицией и читателями одного из его репортеров — Дэниела Куммингза, его газету расхватывали буквально как горячие пирожки.
Этого Куммингза Винс отыскал где-то в Огайо, кажется в Кливленде, и переманил к себе, сделав ведущим репортером криминальной хроники, хотя парню не было еще и тридцати. Я видел его лишь один раз, мельком, и он показался мне слишком правильным, чтобы когда-либо заинтересовать адвоката: эдакий законопослушный гражданин, свято верящий в презумпцию невиновности.
Что касается Винса, то с ним мы знакомы около года. На первый взгляд он производит впечатление человека грубого и неприятного, но когда познакомишься с ним поближе, начинаешь понимать, что он отвратителен и абсолютно невыносим. Если не вкладывать в слово «дружба» высокого смысла, то можно сказать, что мы с Винсом подружились. Ни один из нас не горел желанием задушить другого в объятиях, но по роду своих занятий мы вынуждены были пастись на одной лужайке, и меня вполне устраивали наши отношения.
Как правило, Винс начинал беседу с пяти минут нытья, однако когда я появился сегодня, он повел себя иначе. Вместо жалоб на жизнь он, почти как нормальный человек, предложил мне сесть и сразу же перешел к делу.
