Эта армия каждое лето тренировалась в лагерях, готовясь к будущим походам, причем методы тренировки были самые умные и тонкие. Суворов, например, упорно тренировал свою кавалерию, готовя её к атакам на ощетинившиеся штыками пехотные каре. Целью тренировки было отучить лошадей шарахаться от выстрелов. Делалось это так: на пехотный порядок пускалась кавалерия, причем пехота палила вверх, приучая лошадей к огню. Когда кавалеристы налетали на пехотный строй, он расступался и пропускал летящих во весь опор всадников. Игры были небезопасные — кавалеристская атака и сопротивление пехоты разыгрывались без шуток. На каждых таких маневрах два-три пехотинца попадали под копыта лошадей, но Суворов, наблюдавший за маневрами своих войск с пригорка, сидя верхом, в белой рубашке, маневров не останавливал: считал, что лучше потерять немного людей на маневрах, чем много в бою.
Вот в такую армию вернулся из своего захолустного гарнизона граф и любитель острых ощущений Федор Толстой. Вокруг него теперь были сотни одержимых духом военной предприимчивости молодых и честолюбивых офицеров, которые в войне видели способ отличиться. Тут были люди, чьи портреты теперь висят в Военной галерее Эрмитажа. Одной из дивизий командовал генерал-лейтенант Тучков 1-й, другой генерал-лейтенант князь Багратион. Один через четыре года получит пулю в грудь на Бородинском поле, другой будет смертельно ранен ядром. Отрядом, стоявшим в Вазе, командовал генерал Николай Раевский, который в 1812 году поведет колонну в атаку, встав во главе её с двумя сыновьями[4]; а авангардом — Яков Кульнев, которому два последних чина были присвоены самим Суворовым и который, начав войну майором, закончил генерал-майором. Этот Кульнев от Суворова перенял не только наступательную манеру боя, но и лаконичный и яркий лексикон — свои приказы он начинал со слов «Вставайте, я проснулся!» и заканчивал словами «Штыки горят!» Здесь же, в авангарде, был и друг Толстого-Американца Денис Давыдов, без которого в первые тридцать лет Девятнадцатого века вообще не обходилась ни одна война.
Боевые действия шли на территории Финляндии, где армии вязли в бездорожье и теснили друг друга по тундре. Этой медленной войне, казалось, не будет конца. Пуще шведов допекали комары и мошки. Генералы отдавали приказы и беспрерывно били комаров у себя на лбах, солдаты на марше расчесывали до крови руки и ноги. Суворов, строивший крепости в этих краях лет за двадцать до войны, назвал Лапландию «мшистой». В мшистой Лапландии кормить войска было нечем, генералы во избежание голода старались не сосредотачивать армию в единый кулак, а наоборот, раскидывали её по пространству. Вереницы подвод с продовольствием шли из Петербурга. Убогие мызы, розовые валуны у песчаных дорог, невыразительные, как блины, лица чухонцев, беспрерывные озера, на которые Толстой вдоволь и до отвращения насмотрелся ещё в бытность в Нейшлоте — вот декорации этой войны, ныне позабытой.
