– Я здесь.
– Нам всем не терпится с вами познакомиться.
Манхэттен повесила трубку, ноги приятно обмякли, сердце было легким, как розовый липкий пузырь. Круглые очки Рубена показались из-за левой кулисы.
– Я ждал тебя, – сказал он. – Я проголодался. Пообедаем вместе?
Они вышли на морской ветер, задувавший над дощатым настилом Бродуолка. Вечерняя толпа теснилась как на Таймс-сквер в субботний вечер. В Атлантик-Сити все вечера были субботние.
– Этот город – настоящий театр марионеток, – говорил Рубен. – Эти кричащие фасады. Колёса обозрения. Карусели с неоновыми огнями. Мигающие повсюду казино.
Манхэттен поправила очки, защищаясь от ветра. Болтать ей не хотелось. Хотелось продлить впечатление от такого радушного разговора с сестрой Скотта.
Она дождалась, когда они уселись в вафельной, чтобы вернуться в реальный мир, тревожный мир Ули Стайнера.
– Как сообщить ему об отмене спектаклей?
– Дирекция театра возьмет это на себя, – ответил он. – Это ее работа.
– Я… я посоветовала Пенткоуту не делать этого.
Рубен поперхнулся блинчиком с сыром.
– Он, должно быть, был в восторге, что ты извлекла у него эту занозу. Почему же?
Он вытащил салфетку из подставки на столе и вытер подбородок. Взгромоздившись на высокие табуреты, они сидели лицом к окну, на виду у прохожих на Бродуолке, как манекены в витрине магазина.
– Кто же тогда сделает грязную работу?
Манхэттен ничего не ответила, уткнувшись в нетронутый блинчик.
– Этого я и боялся, – вздохнул Рубен.
Он тихо рассмеялся. Она тоже.
– О нет. Без меня, – сказал он.
– Кому это сделать, как не нам? Рубен, надо щадить Ули. Ему сейчас очень плохо. На сцене он на автопилоте, вне сцены… на автопилоте.
– Почему лучше нам, чем директору театра? А ты? Какой божественной миссией ты считаешь себя облеченной, несчастная?
– Я его дочь.
– Он этого не знает. Ты забыла?
– А ты его сын.
– Об этом мне приходится время от времени ему напоминать! – вздохнул он. – Сорбет, чтобы достойно завершить этот обед, который ты не ешь?
Она отрезала треугольник блинчика, насадила его на вилку, но ее путешествие ко рту затормозило удручающее видение.
– Рубен… Может ли быть, что Ули правда сядет в тюрьму? Или хуже того, никогда больше не сможет выступать на сцене? Как эта пресловутая Голливудская десятка. Сценаристов, бывших коммунистов, осудили и посадили в тюрьму. Другим студии не дают больше работы. Ты думаешь, это возможно?
Рубен повел своими тощими плечами в знак того, что такое предсказание выше его компетенций.
