«Дело» Нарбута-Колченогого | страница 8
Вл. Нарбут. Гимназист
Летние каникулы он проводил у родителей, подрабатывая репетиторством.
Большой удачей было то, что братья смогли поселиться у художника Ивана Яковлевича Билибина, который сыграл большую роль в становлении их талантов. Позже Владимир посвятит ему своё длинное стихотворение «Тетерева», в котором, точно сыплющаяся с веток за шиворот хвоя, колются искажённые украинизмами и провинциализмами ударения в неправильно поставленных словах – как, например, в слове «дуло», звучащем то как «дуло», то как «в дуле».
Георгий Нарбут, брат Владимира, художник
«Эхо» провинциального и украинского звучания так и останется на всю жизнь раздаваться в поэтическом творчестве Нарбута, и особенно оригинально будет звучать его речь в связи с его заиканием. Фольклорно-сказочные мотивы в творчестве Владимира Нарбута будут обусловлены воздействием его общения с Билибиным. Это он поделился с Владимиром впечатлениями от Соловков, на котором он однажды побывал, показав ему потом свои рисунки с натуры, что помогло Владимиру написать очерк «Соловецкий монастырь», который был напечатан в журнале «Бог в помощь! Беседы», проиллюстрированный его братом Георгием.
В романе «Колодец в небо», выпущенном современной писательницей Еленой Афанасьевой в 2005 году в издательстве Захарова, она с трогательной нежностью описывает первые месяцы и годы пребывания Владимира и Георгия Нарбутов в Петербурге, куда они приехали учиться в университете. Она писала: «По утрам они с братом бежали от билибинского дома вниз, к трамваю на Среднем, и каждый раз, проходя сквозь стайки спешащих на курсы бестужевок, не сговариваясь, облизывали и без того обветренные на осеннем ветру губы. Сердце бежало вперёд ног, а мальчишеское сознание отчего-то прозывало девочек не «бестужевками», а «бестыжевками», хотя ничего более не вяжущегося со словом «бесстыдство», чем те строгие девочки осени 1906 года, и быть не могло.
Одна из ежеутренне встречаемых девочек являлась ему и в самых возвышенных мечтаниях, и в самых низменных порывах. Через год, поселившись уже не у Билибина, а в частном пансионе дородной немки на углу Третьей линии и Большого проспекта, мальчик-студент встретил там Её. Девочка-бестужевка снимала комнатку во втором этаже. Ему же дородная хозяйка отвела комнату на первом, рядом с собственной спальней. И, на перине мадам Пфуль сгорая от стыда и желания своих первых телесных опытов, он, закрывая глаза, представлял себе не толстую немку, а ту тонкую, словно просвеченная холодным осенним светом листва, девушку Ирину.
