В некоторые дни я думаю, что маюсь дурью – я же скоро отсюда уйду, а ведь действительно тяжело мне дается только это задание, против ресторанной работы как таковой я ничего не имею, и в обычном ресторане мытье посуды не казалось бы мне настолько отвратительным, даже в нашей столовой я не испытываю отвращения, но здесь, на большой кухне, мне никак не отделаться от мысли о том, откуда взялись контейнеры, которые я мою, с какого они прибыли отделения, какие пациенты из них ели и с какими болезнями. Некоторые маленькие контейнеры побывали у пациентов, способных есть только протертую пищу. С чем связаны их проблемы, я не знаю, возможно, они не могут жевать или глотать, или у них что-то не так с желудком или кишечником. В контейнерах мелкого размера подают маленькие порции различных пюре, и они часто возвращаются нетронутыми. Я стараюсь не вдыхать запах, когда выскребаю в измельчитель для пищевых отходов содержимое: ярко-зеленое гороховое пюре, морковное пюре, нечто серо-коричневое, видимо мясо, доведенное миксером до напоминающей мусс консистенции в отделении для особого питания на большой кухне.
Однако в некоторые дни мне кажется, что так и будет продолжаться.
Я буду всю оставшуюся жизнь выскребывать холодную еду в корыто, складывать в штабеля контейнеры и крышки на пару с умственно отсталой практиканткой, вечно ходить каждый рабочий день в страшной больничной одежде.
В углу, где обитают поварихи, имеется большой стол с нержавеющей столешницей, за которым усаживаются на собраниях и в перерыв на кофе, там стоит банка с кофейными деньгами – надо класть две кроны за каждую чашку, исключения не допускаются, – еще там лежат листы с рецептами и пачка зачитанных старых дамских журналов, открытых на страницах с кроссвордами. Поварихи обычно склоняются над ними во время кофепития, а иногда вписывают слово в ожидании, пока что-нибудь доварится. Однажды после обеда они сгрудились вокруг подсказки «звукоподражательный», крутили, вертели, считали клеточки: «эхо» не подходило – слишком коротко, попробовали удлинить – «эхосигнал», «эхоимпульс» – все равно не подошло. Когда они вернулись к своим котлам, я сосчитала клеточки: восемнадцать. О Н О М А Т О П О Э Т И Ч Е С К И Й. Назвать слово я не решилась, поскольку знаю, как они посмотрели бы на меня: в их взглядах читалось бы такое изумление оттого, что мне это слово известно, что оно заслонило бы радость от получения в кроссворд длиннющего слова. Однажды я попыталась объяснить, что в университете не бывает каникул, и одна из женщин в мойке сказала, что у ее дочери есть рождественские каникулы, спортивные каникулы и пасхальные каникулы, а она учится в гимназии Хага, я возразила: «Да, в
