Теперь перейдем к учебнику А. А. Данилова и Л. Г. Косулиной «История России с древнейших времен до конца XVI века»[24]. Он кое в чем представляет собой весьма здоровую альтернативу тем «перегибам», которые были свойственны предыдущим учебникам, а в других моментах следует старым шаблонам.
Начинают авторы «рубкой сплеча»: «До появления славян в Восточной Европе она была заселена другими племенами (финно-уграми и балтами – К. Г.)» (с. 14). Возникает вопрос: какими пределами авторы ограничивают «Восточную Европу» и о каком периоде речь? На с. 7 мы читаем, что приблизительно в V в. до н. э. славяне, выделившись из «балтославянских индоевропейских племен», «освоили территорию от среднего течения реки Днепр до реки Одер и от северного склона Карпатских гор до реки Припять». Следующее расселение у них приходится на VI в. н. э. Остается неизвестным, относят ли авторы «территорию от среднего течения реки Днепр до реки Одер и от северного склона Карпатских гор до реки Припять» к Восточной Европе. Исходя из контекста, Восточная Европа явно не охватывает эти земли – то есть, видимо, это Европа Центральная? Есть ли здесь некая воображаемая граница между «Европами» по Днепру? Сложно судить.
Дальше описывается быт финно-угров и их слияние со славянами, взаимные заимствования. Поминается и влияние степных иранцев. И вот, наконец-то, пункты «Тюркский и Аварский каганаты», «Хазарский каганат», «Волжская Булгария и Византия». «Таким образом, восточнославянские племена жили в окружении многих народов. Некоторые из них оказали значительное влияние на язык, культуру и быт восточных славян» (с. 19). Возразить нечего.
Варяги оказываются скандинавами. «Русы – это та часть норманнов, которая осела в землях восточных славян. Проживая рядом со славянами, русы постепенно смешивались с местным населением, перенимали их язык и обычаи» (с. 23). И никаких комплексов исконного превосходства славянской расы! Говоря об образовании «государства Русь», авторы справедливо замечают, что «поскольку это было первое, самое древнее государство восточных славян, то историки называют его Древнерусским государством или Киевской Русью» (с. 25). Правда, эти положительные сигналы несколько портятся хрестоматийно советским пониманием древнерусской народности. Ясно, что были моменты общности, княжеская дружина, торговля и т. д., но вряд ли можно однозначно утверждать, что «с течением времени люди перестали отождествлять себя кто с полянами, кто с древлянами, кто с радимичами, они стали себя считать единым целым» (с. 49). Перестав быть полянами и проч., они стали не «единым целым», а киевлянами (кыянами), черниговцами, смолянами, суздальцами. Это Рюриковичи и другие элитные слои могли себя считать чем-то таким. «Возникал и развивался единый древнерусский язык» (с. 49), но какая масса людей на этом языке говорила или писала? Это был книжный, письменный универсальный язык, но в разных частях государства в него проникали отголоски различных живых говоров, которые были весьма далеки от староболгарской основы. Не стоит элитные явления распространять на все население. «Древнерусская народность» слишком уж очевидно распалась, и, видимо, причины этого в чем-то коренились. Использование понятия «народность» заставляет авторов слишком уж «подтягивать» исторические реалии под шаблон этого термина. Говоря о раздробленности, авторы, опять же, вынуждены уточнять, что «тем не менее, раздробление Древнерусского государства не привело к исчезновению понятия Русской земли как единого целого. Во всех княжествах и землях проживали люди, составляющие единую древнерусскую народность, они говорили на одном языке, исповедовали единую религию» (с. 81). Слишком уж много они успели за 150 лет после принятия христианства. Слишком уж это все категорично и слабо доказуемо. У Н. И. Павленко и соавторов изложение этих процессов гораздо более последовательное.
