С утра она все, как всегда прежде, проделала. Пошла в сад по той дорожке. Заметила, что было не так, что было не по-старому, не по-правильному, и велела это садовнику поменять и все по-прежнему образовать. Сидела на той скамье, смотрела вдаль на море и на масличную рощу. Думала, вот, теплый ветер опять касается щеки. Тут, правда, случилось что-то неожиданное. Она опустила глаза и вздрогнула. Рядом с ней на скамье сидело животное. Что была за порода – непонятно. Она закричала. А оно сразу вытянулось на рыжих лапах и само скамейку покинуло. Садовник подскочил, объяснил, что животное – белка.
Она вернулась в палаццо. Позвала девушек и спросила, есть ли при дворе портниха. Таковая имелась. Велела звать ее к себе незамедлительно. Та явилась. Она достала и расстелила перед ней ткань бархат с гранатовыми яблоками и приказала ей для себя сшить такое платье, особенное, не затянутое, как она обычно носила, а посвободнее, под грудью лентой перевязанное и по горлу и плечам оголенное, лишь легкой золотой сеткой покрытое, и с пышными такими рукавами, чтоб в них расшоры шли, а в те расшоры рубашка нижняя виднелась бы. Портниха покорно изучила материю, потом сняла с нее мерки и убралась с бархатом восвояси с тем, чтобы немедленно приняться за работу.
Она же тем временем пошла в портретную, призвала художника и села ему позировать. И как он стал, как обычно, красотой ее и сходством восхищаться, она вдруг стала ему отвечать и с ним как почти с равным разговаривать.
– А можно ли такую маску как с мертвого, и с живого лица получить?
Художник говорит:
– Можно, конечно. Только это некоторое страдание лицу тому живому причинит.
Она это поняла и стала дальше разговор с ним поддерживать. Сказала ему, что имеет намерение свое собственное лицо для такой маски предназначить. Художник очень на то удивился. А она его отправила материал подготавливать. В студиоло же весь свой проект изложила Бенедетто. Медленно так говорила, членораздельно и убедительно. Не глупая ведь. Он понял, что желает она изготовить из самое себя симулякр, с тем чтобы в капелле его учредить, наряду с теми двумя другими, которые там уже загодя имелись.
И так все и пошло по намеченному.
На другой день, после джардино, художник встретил ее в портретной, уже готовый к операции. Положил и обнажил ее, премного извиняясь, по своей необходимости. А это ей отнюдь не в труд было, всяко ей по рангу обнажаться приходилось. Потом художник велел ей так голову закинуть, чтоб она совершенно не двигалась. А это тоже умела она исполнять в перфекции. Он ей завязал волосы назад, закрыл ей глаза и обмазал все лицо, шею и грудь маслом оливы. Потом жидким гипсом стал поливать. И то поливал, то равнял, то мазал, то снова прихлопывал. Долго он так мудрил. Потом, видно, закончил и оставил ее лежать в полной темноте и неведении.
