Погруженный в эти мысли, ибн Хайран бесшумно шагал через Апельсиновый сад, потом миновал подковообразную арку, прошел в Миндальный сад и, оставив позади следующую арку, оказался в Кипарисовом саду, где стояло лишь одно высокое, прекрасное дерево, отражающееся в трех прудах. Каждый сад был меньше предыдущего, каждый ранил сердце своей красотой. Как сказал некогда поэт, дворец Аль-Фонтина был построен для того, чтобы ранить сердца.
В конце своего долгого пути ибн Хайран подошел к саду Желания, самому маленькому из всех и прекрасному, как драгоценный камень. И там, на парапете фонтана, в тихом одиночестве сидел в белых одеждах Музафар, как было заранее договорено.
Ибн Хайран поклонился еще под аркой, по глубоко укоренившейся привычке. Слепой старик не мог видеть его поклона. Через мгновение он двинулся вперед, медленно ступая по тропинке, ведущей к фонтану.
– Аммар? – спросил Музафар, услышав его шаги. – Мне сказали, что ты придешь сюда. Это ты? Ты пришел, чтобы увести меня отсюда? Это ты, Аммар?
Так много можно было на это ответить.
– Это я, – сказал ибн Хайран, приближаясь. Он вынул из ножен кинжал. Голова старика внезапно дернулась вверх, словно он узнал этот звук. – Действительно, я пришел, чтобы освободить тебя из этого царства призраков и эха.
С этими словами он плавным движением всадил клинок по рукоять в сердце старика. Музафар не издал ни звука. Все было сделано быстро и уверенно. Ибн Хайран сможет сказать ваджи в их храмах, если до этого когда-нибудь дойдет, что подарил старику легкую смерть.
Он опустил тело на парапет фонтана, расположив руки и ноги под белыми одеждами таким образом, чтобы придать мертвому как можно больше достоинства. Сполоснул клинок в фонтане, и хрустальные струи на несколько секунд стали красными. Согласно учению его народа, уходящему на многие сотни лет в глубину восточных пустынь, где зародилась вера ашаритов, убийство помазанника божьего – халифа – было преступлением, которое невозможно искупить. Он посмотрел на лежащего Музафара, на округлое, морщинистое лицо, нерешительное даже после смерти.
«Он не был истинным помазанником, – сказал Альмалик тогда, в Картаде. – Это все знают».
Только в этом году было четыре марионеточных халифа: один здесь, в Силвенесе, до Музафара, один в Тудеске и еще тот несчастный ребенок в Салосе. Такому состоянию дел следовало положить конец. Те трое уже были мертвы. Музафар стал последним.
Всего лишь последним. Некогда в Аль-Рассане водились львы, львы стояли на пьедесталах в этом дворце, построенном для того, чтобы заставлять людей падать на колени на мрамор и алебастр перед ослепительным доказательством славы, которую невозможно осознать.
