.
Вся цепочка побегов-выдворений, которую отразили страницы дела Квашнина-Самарина, выдает и крайнюю неповоротливость государственной машины: местные чиновники всякий раз не могут заранее предположить, что человек, высланный в их губернию под надзор, будет сознательно ухудшать свое положение побегом и обрекать себя на тюремное заключение или унизительное заточение в больнице, – и не устанавливают за ним постоянного наблюдения. Только после третьего его побега, в 1850 году, информация о том, что ссыльный Квашнин-Самарин покинул определенное ему место проживания, впервые достигла Петербурга раньше, чем он успел сам наведаться в полицейское или жандармское присутствие: во всех предыдущих случаях последовательность была обратной.
За побегами Квашнина-Самарина из мест ссылки, как правило, не следовало никаких розыскных мер и возвращения его в предписанные высочайшими указами губернии. Тюремные заключения или помещение в дома умалишенных тоже происходили только после того, как наш герой сам объявлялся в тех или иных присутственных местах – лично или посредством письма-прошения. Из его пояснительной записки можно узнать, что свое первое место ссылки, Боровичи Новгородской губернии, он покинул всего два месяца спустя после выдворения из столицы и пробыл после этого в Петербурге более года, пока не обратился к Санкт-Петербургскому военному губернатору Петру Кирилловичу Эссену с прошением об определении в службу.
Точно такой же, только значительно более длительный эпизод последовал в 1839–1841 годах: сперва Квашнин-Самарин вступил в службу в Новгородской губернии, затем без санкции властей переехал в Вильну и вступил в службу там, а потом, в 1841 году, вернулся в Петербург, где спокойно прожил буквально под носом у III Отделения вплоть до конца 1848 года, пока вновь не решил поправить собственное материальное положение и обратиться с ходатайством к графу Орлову – и был оскорблен в самых лучших чувствах, когда за этим обращением последовали новый арест и ссылка. Ведь, как сам он выразился в очередной своей жалобе, «хотя он в продолжение этого времени написал несколько сот рукописей разного рода (из коих три романса напечатаны) но по странному превращению обстоятельств не только не был взят III Отделением, но и не ощутил никакого в занятиях своих препятствия!!!!???» (1, Л. 50). На эти многочисленные вопросительные и восклицательные знаки III Отделению было нечего ответить: оно не могло ни подтвердить, ни опровергнуть рассказа о службе в Вильне и переезде в Петербург, ибо не располагало на сей счет никакими сведениями (
