). Но и эта инициатива не имела успеха, так как освидетельствование вновь не внесло в дело особенной ясности:
<…> по свидетельству, произведенному 9го сего октября в Общем присутствии Губернского Правления, оказался так же, как и по прежнему освидетельствованию, бывшему 19го января 1851 г., не подвержимым действительному сумасшествию, но только будучи от природы, как полагать должно, ограниченных умственных способностей, в многих случаях бывает странным и имеет о некоторых предметах, по ограниченности ума, превратные суждения и даже действия (1, Л. 186–186 об.).
Определение о «неподверженности сумасшествию», согласно распоряжению наследника, закономерно должно было повлечь за собой не ссылку, а уголовное наказание. Однако Санкт-Петербургский военный генерал-губернатор, основываясь на отрицательном результате освидетельствования, пришел все же к выводу о том, что Квашнина-Самарина следует отправить в ссылку как поврежденного в уме (1, Л. 196 об. – 197).
Помимо материалов, собранных в архиве III Отделения, мы располагаем еще двумя развернутыми характеристиками нашего героя – их дали племянница Квашнина-Самарина (дочь его сестры Анны) Софья Михайловна Мельгунова и ее муж – известный литератор и театрал Валериан Александрович Панаев. Оба эти свидетельства сохранились в мемуарах Валериана Панаева. Панаев женился на Софье Мельгуновой в 1850 году и только с этого времени свел знакомство с родственниками жены, в том числе и с ее экстравагантным дядюшкой. Его рассказы о личных впечатлениях от Квашнина-Самарина и о биографии нового родственника, относящиеся к периоду после 1850 года, находят массу подтверждений в материалах дела. Однако то, что рассказывается о событиях, произошедших до 1850 года, зачастую материалам противоречит – скорее всего, это пересказы семейного предания, лишь отдаленно фиксировавшего реальные исторические события и гиперболизировавшего некоторые детали[215]. Не очень достоверным выглядит и короткий мемуар Софьи Мельгуновой-Панаевой. Далее мы будем еще не раз обращаться к этим источникам, однако здесь в связи с двойственным, неоднозначным характером медицинского диагноза Квашнина-Самарина приведем лишь одну цитату – она открывает панаевский рассказ о нем: «Человека этого нельзя было признать рехнувшимся, но он был оригинал и во всяком случае человек ненормальный. Несколько раз он подвергался официальному освидетельствованию докторов и однажды несколько месяцев сидел на испытании в правительственном доме душевнобольных; но доктора не признавали его помешанным»
