— Ты, Раннук, тоже уже состоишь в известных отношениях? — пошутил он, и я почувствовал, что краснею до ушей. Хотел что-то возразить, но он с улыбкой потрепал меня по плечу и сказал: — Правильно сделал, что выбрал именно меня, я умею молчать.
Я не смог произнести ни слова, так ужасно все обернулось. Несколько дней я ходил совсем как помешанный, даже моя жена заметила и как-то испуганно суетилась вокруг меня. Боялась ли она за мой рассудок или смутно догадывалась, что со мной случилось или что я сделал, — этого я тогда не знал, только позже понял, что ее страх имел свои причины.
Не успел я еще совсем оправиться от такого состояния, как меня постигла новая неожиданность, худшая, чем все остальное: однажды днем ко мне ворвался какой-то незнакомый мужчина и сразу стал обвинять меня в том, что я соблазнил его жену. Правду говоря, в первый момент я подумал, что кто-то из нас сошел с ума — либо я, либо он. Но когда он вытащил из кармана записку, которую я передал через его жену доктору Кобра, я понял, что, очевидно, мы оба в полном рассудке.
Я хотел было ему объяснить, как все произошло, уверить, что я совершенно невиновен, что я никогда и не помышлял о нарушении супружеской верности, но когда посмотрел ему в лицо, мною вдруг завладело одно воспоминание, и я забыл, что собирался сказать, я вспомнил, что этот человек не такой уж незнакомый, как я сперва подумал, что я его уже видел раньше… в бане. Мне представилось его коротенькое мясистое тело, коренастое и тугое, как толстый рулон. В таком теле редко живет любовная страсть, скорее в нем кроется мелкая страстишка, приправленная какой-нибудь сальностью или извращением. Так думал я в то время, когда этот одетый мясной чурбан стоял передо мной в угрожающей позе, — думал и сравнивал его с ней, с той, что ходила вместе со мною под лучами солнца, на ветру, среди цветов. У нее, наверное, совсем другое тело, нервное, точеное, полное священного безумия. Но мясной чурбан не постигает этой святыни, она его ни капли не интересует, у него похотливо прищуренные глазки и жирный смех, когда он с пыхтеньем тянет руку к красоте, в которой пылает страсть.
Я спрашивал себя: почему эти двое — муж и жена, почему именно они должны спать в одной постели? Почему то, что должно быть самым святым в жизни человека, превращается прямо-таки средь бела дня в осквернение души и тела?
Я не успел еще найти ответ на эти вопросы, как мужчина выхватил из кармана револьвер, прохрипел мне в лицо, точно бранное слово: «Обольститель!» — и выстрелил в меня, я упал и потерял сознание.
