Старуха прислушалась. Старик — ни звука.
— Уже дрыхнет! Точно ему ночь коротка.
Старуха ждет еще несколько минут, авось старик ответит что-нибудь, но нет, напрасно. Да и может ли Матс тратить свое драгоценное время на то, чтобы постоянно отвечать на болтовню старухи? Кто этого ожидает от Матса, тот глубоко ошибается. Матс не тратит зря ни минутки.
— Так ты, значит, и не думаешь слезть с печки и пойти по воду? Сам же пообещал, а теперь — хоть бы что! А я жду, жду, уже пора и котелок с супом ставить. Горох крепкий, точно гвозди, когда-то еще разварится, чтобы был тебе по зубам…
Делай что хочешь, а Матс как в рот воды набрал. Старуха быстро вертит колесо прялки, жужжание которой сливается с мурлыканьем желтоглазой кошки, мирно дремлющей на ее коленях.
— Ничего с него не возьмешь, иди сама — и все тут. Скорее от мертвеца тепла дождешься, чем от него воды, — ворчит старуха, останавливая прялку и подымаясь.
А разве она этого раньше не знала? Мало ли она его гоняла и стыдила? Ох, уже целые двадцать шесть лет! И всегда с одним и тем же результатом: приходится делать самой. Но она все же пытается погнать своего старика на работу, будет гнать его до самой смерти и каждый раз со всем будет справляться сама.
— Дай мне обуть твои сапоги, в них лучше ходить по снегу, ноги не промокнут, — говорит она наконец.
— Возьми, — охотно отзывается старик, услышав, что старуха собирается идти сама.
— Где они у тебя?
— На ногах, — тотчас отвечает старик.
— Да как же я их достану, если они у тебя на ногах? Стяни и брось вниз!
Куда там, дожидайся. Какая нужда старику стягивать их с ног?
Старуха превосходно понимает это, но все же стоит и ждет, — разумеется, понапрасну.
— Лень даже сапоги с ног стащить, эх, бить тебя некому! — ворчит старуха и лезет наверх по лесенке.
Но вы, может быть, думаете, что она сердится? Ничуть. Все это для нее настолько привычно, что о какой-либо досаде не может быть и речи.
— Где тут твои ноги? Протяни-ка их сюда.
Старик громыхает своими большими сапогами по печке.
— Ну, конечно, стаскивай ему сапоги с ног, будто он дитя малое, а ведь сам — что твой бык. Хоть бы ты не ленился их чистить, все равно другого не делаешь, а то они у тебя вымазаны бог знает чем.
Старуха ворчит и стаскивает с Матса сапоги. По правде сказать, их тащить не надо: сапоги настолько велики, что, если бы Матс, забывшись, невзначай свесил ноги с печки, сапоги шлепнулись бы на глиняный пол.
— Держи ноги прямо, чтоб я могла стащить. Ишь лодырь, даже пальцем не шевельнет.
