— А Беки почему ему служат? — спросил я.
— У Беков какой-то свой резон, — сказала Натаха. — Этот Ибрагим вроде как молочный брат Юрия. Его отец служил старшему Матонину, они побратались, а Юрия выкармливала какая-то там из младших жен. Он родился чахленьким, думали помрет вслед за матерью, которую он родами убил. Но нет, выжил, сука…
— А ты откуда эту историю знаешь? — спросил Гиена.
— Так я в подвале у Матонина чуть ли не месяц провела, — губы Натахи искривились. Не то в улыбке, не то как будто она заплакать хотела. — Наслушалась.
— Его ведьма эта косоглазая охраняет, — сказал шепотом от порога Кузьма. Он переминался с ноги на ногу и сжимал в руках бутылочку какого-то мутного напитка. — Все Матонины на тунгусках женятся. А те ведьмы все, как одна. Духов своих черных призывают, а они врагов Матониных по ночам душат.
— Ой, да ладно тебе выдумывать, — Гиена махнул рукой. — Он просто сам гад везучий. Где Настасья?
— Скотину выгонять пошла, — Кузьма скромненько подсел на край лавочки. — А я заначку схватил и сразу к вам. — За упокой же надо выпить, негоже так вот… На сухую то…
Пить пришлось прямо из горла, потому что никаких стаканов Кузьма с собой не прихватил, конечно. Самогон был ядреным, выбивал слезу и прожигал все внутренности кажется до самой жопы. Вот он-то и оказался тем самым «контрольным в голову», который меня наконец и срубил.
Мне казалось, что я только моргнул. Ничего не снилось, будто в черную дыру провалился. А когда открыл глаза, вскинулся тревожно и огляделся, пытаясь понять, где я, и что происходит. Но ничего страшного не происходило. Настасья постелила нам всем четверым на полу. Рядом со мной сладко посапывала Натаха, подсунув под щеку обе ладони. Гиена спал, раскинув руки и ноги, с самого краю, А между ним и Натахой, в нелепой скрюченной позе дрых Бюрократ. Я попытался понять, что же меня разбудило, прислушался тревожно, но за окном были сплошные мирные звуки — чирикали птички, покрякивали утки или, может, гуси. Вдалеке несколько женских голосов пели какую-то протяжную песню.
Я выбрался из своего угла, стянул с себя колючий шерстяной пиджак, снять который перед сном у меня, видимо, сил не хватило. Все тело зудело, страшно хотелось в душ. Я криво усмехнулся этой мысли. «Ведро воды из колодца — твой выбор, Лебовский!» — сказал я себе и пошел во двор.
Я поплескался в ледяной воде, которую сам же из колодца и добыл. Потом бросил ведро в колодец еще разок, покрутил ворот, поставил воду на край колодезного сруба. Стянул джинсы. Выплеснул ледяной поток себе на голову.
