- Могу я сказать тебе, Елисавета, несколько слов? - спросил Петр.
Елисавета слегка покраснела, склонила голову, и тихо сказала:
- Сядем где-нибудь.
Она пошла по дороге к беседке над обрывом. Петр молча шел за нею. Они молча поднялись по отлогим ступеням. Елисавета села, и уронила руки на низкую ограду открытой беседки. Холмистые дали широкою панорамою легли перед нею, - вид с детства знакомый и неизменно - соединенный с привычным, сладостным волнением. И уже не всматривалась она в отдельные предметы, - как музыка, разливалась перед нею природа в неистощимости переливных красок и успокоенных звуков. Петр стоял перед нею, и смотрел на ее прекрасное лицо. Склоняющийся Змей лобзал озаренное лицо Елисаветы, - пронизанное светом, ликовала расцветающая плоть.
Они молчали. Обоим было томительно неловко. Петр нервно поламывал ветки берез, растущих около беседки. Елисавета спросила:
- Что ты хочешь мне сказать?
Холодная отчужденность, почти враждебность, послышалась в звуке ее голоса. Так сказалась внутренняя тревога. Она почувствовала это, и улыбнулась ласково и робко.
- Что сказать! - тихо и нерешительно начал Петр. - То же, что и всегда. Елисавета, я люблю тебя!
Елисавета покраснела. Глаза ее сверкнули и потухли. Она встала и заговорила, волнуясь:
- Петр, зачем ты опять напрасно мучишь себя и меня? Мы так с тобою близки с детства, - но мы так расходимся! У нас разные дороги, мы по-иному думаем, иному веруем.
Петр слушал ее с выражением страстного нетерпения и досады. Елисавета хотела продолжать, но он заговорил:
- Ах, к чему это... эти слова! Елисавета, забудь в эту минуту о наших разногласиях. Они так ничтожны! Или нет, пусть они значительны. Но я хочу сказать, что политика и это все, что нас разделяет, это все только легкая накипь, мгновенная пена на широком просторе нашей жизни. В любви - вечная правда, в сладостной влюбленности - откровение вечной правды. Кто не живет в любви, кто не стремится к единению с любимым, тот мертв.
- Я люблю народ, свободу, - тихо сказала Елисавета, - моя влюбленность - восстание.
Петр, не слушая ее, продолжал:
- Ты знаешь, что я люблю тебя. Я люблю тебя давно. Вся душа моя, как светом, пронизана любовью к тебе. Я ревную тебя, - и не стыжусь сказать тебе об этом, - я ревную тебя ко всем, к этому блузнику, с которым ты злоумышляла бы, если бы у него хватило ума и смелости быть заговорщиком, - к этим полумыслям, которыми ты обольстилась, чтобы не любить меня.
