Пол Шустер, многообещающий молодой юрист, добавил:
– Я собирался спросить то же самое, Гудвин. Она носила яд в сумочке.
– Откуда вам это известно?
– Мне рассказала мисс Варр.
– А я узнал от другой гостьи. Вот почему я поручил мисс Таттл охранять сумку. Я уверен, что Фэйт Ашер убили, но объяснения приберегу для полиции. Вы пока можете…
В комнату вбежала Селия Грантэм с криком «Как она?» – и умолкла, уставившись на бездыханное тело Фэйт Ашер.
– Господи боже! – прошептала она, схватила меня за руку и воскликнула: – Почему вы ничего не делаете?! – Потом оглядела музыкальную гостиную, губы у нее задрожали, и я осторожно взял ее за плечи и помог отвернуться. – Спасибо… Мой бог, она такая красавица, даже в смерти…
– Верно. Вы вызвали врача?
– Да, он едет. Нашего я не застала, пришлось звонить… Но зачем врач, если она мертва?
– Никто не считается мертвым, пока врач не подтвердит смерть. Таков закон. – Другие гости снова загомонили, и я повернулся к ним и повысил голос: – Дайте отдых ногам, вокруг полно свободных стульев, но прошу держаться подальше от стула с сумкой. Если захотите выйти из гостиной, я не смогу вас остановить, но лучше послушайте моего совета и оставайтесь тут. Полиция может сделать неверные выводы, и вам придется отвечать на лишние вопросы. – Прозвенел дверной звонок, и Хэкетт сделал было шаг, но я крикнул: – Нет, Хэкетт, вы теперь один из нас. Мистер Джонсон сам откроет.
Так и вышло. Звука открывающейся двери мы не услышали, поскольку двери в особняках нынче распахиваются беззвучно, зато снизу донеслись голоса, и все, кто был в гостиной, повернулись к арке. Сквозь нее прошествовали двое полицейских в форме. Они четко встали рядом, и один позвал:
– Мистер Роберт Робилотти?
– Это я, – откликнулся Роберт.
– Это ваш дом? Нас вызвали…
– Нет, – перебила миссис Робилотти. – Это мой дом.
Когда в двенадцать минут восьмого утром в среду я поднялся по семи ступенькам на крыльцо старого особняка из бурого песчаника и вошел внутрь, настроение было никудышным. Я совсем было собрался швырнуть пальто и шляпу на скамейку в прихожей, но воспитание победило, и я повесил пальто на вешалку, шляпу положил на полку и двинулся в кухню.
Фриц, стоявший у холодильника, обернулся и застыл, разглядывая меня; дверца холодильника осталась открытой.
– Се грядет! – провозгласил он.
По его собственным словам, эту фразу он накрепко запомнил из англо-французского словаря, который штудировал много лет назад, как перевод слова «voila»
