Революционное пораженчество – войну прекратить, германца не пущать, революцию защищать, истинный мир без свержения власти капиталистов невозможен.
Ситуативный союз с временными, подготовка аграрной реформы по эсеровской модели.
Ну и немножко мировой революции, так и быть – устанавливать связи с единомышленниками по всему миру.
Вот сколько раз все это обсуждали, планировали, расписывали, а вот поди же ты – началось по новой, так на всех ситуация действовала. Заседали двенадцать с лишком часов, но вроде уговорились.
* * *
Утром, после известия о том, что приехали следующие эмигранты из фаланстера, мы решили, что вечером отправимся обратно. Тем более, прибывать теперь «шведы» должны были по пять человек каждый день. Напоследок, после переговоров с Моссоветом по прямому проводу, поехали предъявить требование о созыве Учредительного собрания в Таврический дворец.
В Питере возобновили работу фабрики и заводы, а главное – после недельного перерыва был пущен трамвай, но город по-прежнему производил тяжелое впечатление – разгромленные лавки, суетливые караулы, грязные улицы, заполненные расхристанными солдатами. В Думе – непрерывная говорильня, причем с участием свеженазначенных министров. То есть вместо того, чтобы вступать в дела, они витийствовали здесь. Хорошо хоть есть на свете инерция и бюрократическая машина продолжала вращать свои маховики.
Мы передали отпечатанное заявление Петросовета, ребята разбрелись по кабинетам налаживать взаимодействие с временными, а я попытался найти Гучкова. Кто-то из думских канцеляристов послал меня в Министерский павильон, где Гучков предпочитал работать на отшибе от всего улья. Там-то я неожиданно напоролся на только что приехавшего Корнилова с адъютантом. Цепкая память разведчика не подвела генерала, он окинул меня взглядом, прищурил калмыцкие глаза и обратился без обиняков:
– Господин Скамов? Нас знакомил генерал Болдырев. На пару слов, если можно.
Павильон построили лет десять тому назад, чтобы царские министры могли дожидаться в отдельном кабинете вызова на трибуну без контакта с думцами – министры нового правительства на это мгновенно забили. В этот кабинет и стукнулся адъютант и, не обнаружив Гучкова, шуганул троих господ, явно вставших «на защиту завоеваний революции» из карьерных или партийных соображений. Впрочем, хозяевами жизни они себя почувствовать не успели и поспешно ретировались без возражений.
Кабинет метров в тридцать пять имел три высоких окна и три двери – в приемную, в секретарскую и прямо на улицу, из последней заметно дуло, а интерьеры здесь были несколько проще, чем в самом дворце, помнящим еще Григория Потемкина, князя Таврического. Мы уселись подальше от выхода на улицу в кресла с гнутыми ручками. Адъютант раздернул полосатые шторы на окнах, вышел и встал за дверью.
