– Почему не говорить? Давай начинай.
Инженер закрыл глаза, а я глядел на огонь, на речку и красные камни Кынташа. Они начали помирать без солнца и совсем были темные, когда я глядел на них после огня. А Тушкем сильно работал, в голову шум пришел и не уходил.
– Тобогоев, почему вас только двое?
– Другие в Кыге ищут, – решил я сказать правду.
– Постой, а это разве не Кыга?
– Нет. Тушкем.
Он сощурился на меня, хотел что-то сказать, но вроде передумал.
– Ладно… А что значит Тушкем?
– Как это по-русски будет? «Тот, кто падает».
– Сильно! А есть у вас места хуже, чем это?
– Почему нет? Есть. Башкаус место плохое. Над озером тоже есть. Урочище Аю-Кечпес.
– А это как перевести?
– «Медведь не пройдет».
– Ух, ты! А тут медведь есть? Куда девался?
– Однако мало.
– Почему?
– Ореха в том году не было… Сейчас медведя плохо встретить.
– Почему?
– Женятся. Свадьбы гуляют.
– А какие это свадьбы?
– Медведиха смотрит, а они борются…
– Каким образом?
– Считай, как люди. Поднимутся на задние лапы, а передними борются.
– Насмерть?
– Никогда не бывает.
Инженер говорил о пустом. Ладно, пусть! Ущелье стало темным. Сверху звезд не видно, тучи обратно пришли. Урчил рядом лежал, на костер глядел, не мигал, а инженер никуда не глядел, все спрашивал да спрашивал.
– Расскажите, Тобогоев, что-нибудь про жизнь.
– Как это?
– Ну, про свою жизнь.
– Живем, однако. Только жена болеет, и коня отобрали.
– Как отобрали?
– Закон пришел. А без коня алтаец куда?
– Идиоты! – закричал инженер. – Пни!
– Ты не кричи. Закрывай глаза, лежи.
– Тогда и у меня надо «Москвича» отнять! – снова закричал он. – У тебя есть машина? – спросил я, а то он был злой. – Своя?
– Своя.
– Это шибко хорошо! – сказал я. – Куда захотел, туда и поехал.
– Идиоты! – У него голос стал, как у парнишки. – Ну, можно ли тут коня отбирать? Это неправильно! Реку не перебродишь. Этот закон все равно отменят, Тобогоев!
– На машине хорошо, – говорю я. – Куда захотел, туда поехал.
Надо было есть и спать. Я плохо думал и говорить по-русски стало тяжело.
– Еще что-нибудь про жизнь расскажите! – снова попросил инженер. – Вы сейчас в партии?
– А как же? – говорю. – Всегда. На фронте вступали.
– Вон оно что, – медленно сказал инженер. – А с кем сейчас из наших таксаторов? В какой партии работаете?
– Не работаю. Сонц прогнал. Давай, знаешь, еду делать начну…
Еда вышла жирная. Я снова держал инженеру голову и кормил. Когда осталась в котелке половина, он лег, однако я взял три ложки и сказал, что не хочу. Тогда он доел все. Урчилу мы ничего не дали. Собака завтра сеноставку или бурундука поймает. Не помрет. Чай заварил я листом смородины и сахару много насыпал. Было густо пить, хорошо.
