Вот такой молодчик и появился перед нами — красное, одутловатое лицо, заплывшие, бесцветные глаза.
— Меняю сигарету на пайку хлеба, — громко объявил он. — Есть желающие?
Охотник совершить сделку тут же выискался. Это был низенький, щуплый человек в фуражке с черным околышем. Принимая из его рук хлеб, полицай придирался.
— Ты надкусил?
— Ей-богу нет, вот свидетели.
— Почему ж кусок маленький? Тут нет и ста граммов!
Полицай выжидал, прикидывая на ладони хлеб и не выпуская из рук сигарету. Обмен ему казался явно невыгодным. За свой товар хотел взять больше. Наконец, вздохнув с притворным сожалением, отдал сигарету.
— Возьми, да знай мою добрость.
Полицая проводили сотни ненавидящих глаз.
Всю ночь и следующий день не прекращался дождь. Несмотря на ненастье, полицаи утром стали выгонять нас из барака во двор. Некоторые наотрез отказались выполнять это распоряжение. Здоровенные верзилы силком выволакивали их в коридор, затем выталкивали на улицу.
— Вот подлецы, — сорвалось у меня, — раздетых и разутых гонят на холод.
Я не ожидал, что меня услышат. Но до полицая дошло. Огромной ручищей он скрутил воротник моей шинели.
— Ну-ка, повтори, что сказал?
— Отстань, — пробовал я отделаться.
Но он не отпускал меня, глядя в упор красными, бычьими глазами.
— Задушу, пикни еще хоть раз. Под кадык и амба!
На выручку поспешили Жора и Саша, а с ними еще несколько человек. Видя, что перевес на нашей стороне, полицай выругался отборной бранью и удалился. Меня начали отчитывать товарищи:
— Зачем связался с гадом? По-глупому умереть всегда успеешь.
Лишь позже мне довелось убедиться, какому риску подверг я себя. Среди всей полицейской своры этот верзила — самый лютый и злобный. Одни говорили, что он сын кулака, перебежал польскую границу накануне войны. Другие утверждали, что он из уголовников, был осужден за убийство. Второе было более вероятным — ему ничего не стоило хлюпнуть в лицо пленному кипятком, запустить в него тяжелым предметом, избить до полусмерти. Он и выгнал нас под холодный дождь главным образом для того, чтобы потешиться, удовлетворить свою злобу к людям.
После того памятного утра многие заболели воспалением легких. Умирали от туберкулеза, дизентерии, но больше всего — от истощения. И никому не под силу было предотвратить гибель людей или хотя бы уменьшить их страдания. Мучителя-полицая мы не могли прикончить, как это делалось в других лагерях. Он был слишком видной фигурой, и случись с ним неприятность, нам бы несдобровать. Немцы в таких случаях выстраивали всех в ряд, выводили каждого десятого и расстреливали. Не стоит поганая шкура предателя крови многих наших товарищей.
