1920 год. Советско-польская война | страница 48
Возвращаясь к анализу июльских боев, хочу отметить, что цель боя на 4 и 5 июля, которую ставили войскам наши командиры, имеет своим источником как раз окопную психологию и стратегию. Эта цель состояла в том, чтобы доказать атакующему нас противнику, что построенный нами окоп прорвать невозможно и что если он вступит сюда, то его ждет немедленная кара за такое святотатство. И когда я просматриваю документы, приказы, рапорты и донесения, то нахожу в них ясные и понятные для меня доказательства, что период, предшествующий сражению, был периодом реванша хозяина стратегии – окопа – над Верховным главнокомандующим.
Вот один из таких документов, полный определений и выражений, понятных только лишь в условиях ведения окопной войны в самом прямом значении этого слова. Речь идет о плане обороны участка 1-й армии. Генерал Зыгадлович получил от командующего фронтом приказ, в котором говорилось, что «линия, занятая 14-й армией, представляет собой главную линию обороны, укрепление которой необходимо ускорить любыми средствами». План обороны, составленный генералом Зыгадловичем, заключался в следующем:
«Каждая оперативная группа должна была провести на своем участке укрепление оборонительной линии и удерживать этот участок во взаимодействии с артиллерией и при помощи своих резервов, подготовленных на случай любых атак противника. Автоматическое взаимодействие артиллерии и резервов с войсками, занимающими первую оборонительную линию, – в соответствии с известными принципами и положениями приказа 2226/Ш от I. VIII, доведенными до общего сведения». Читаем дальше: «В случае прорыва фронта надлежало ввести в бой соответствующий, заранее подготовленный для данного участка, резерв», но исключительно по приказу командования армии. И в конце плана добавляет: «Оперативные резервы стояли так близко, что могли в течение 5–6 часов вступить в бой в любой точке назначенного им фронта».
Когда я сейчас читаю неизвестный мне ранее документ о «главной линии обороны и автоматическом взаимодействии пехоты с артиллерией», я с удивлением думаю, неужели это было на самом деле? Неужели не было колебаний, сомнений, самокритики в отношении таких приказов? Оказывается, были. Вот другой документ того же генерала Зыгадловича, оценивающий его положение 3 июля, накануне боя. Он пишет, как профессор: «Как следует из опыта мировой войны, боевая линия в то время занималась пехотой в общем с достаточно высокой плотностью, а сама боевая линия была оборудована как по фронту, так и в глубину и имела необходимые проволочные заграждения». Тем не менее генерал указывает, что «во время мировой войны ширина дивизионного участка на угрожаемом фронте не превышала трех-четырех тысяч метров», в то время как у нас «ширина дивизионных участков 1-й армии, протяженностью более десятка километров, не позволяла выделить достаточно многочисленные резервы и правильно распределить их в глубину».