– Видно будет. – Дарья еще раз внимательно оглядела избушку и повернулась к дверям. – Пошли теперь в дом, посидим, поговорим.
– Так я, мать, у тебя почти каждый день бываю – все уж обговорено.
– Все одно подушевничать охота. А то скука скукой.
Ивану стало жаль мать, коротающую дни и ночи в одиночестве, и он двинулся за ней к дому.
Снег все сыпался и сыпался с завихрениями, хлестко бросал в лицо холодные россыпи снежинок, кружился по ограде в диких разворотах. Даже крыльцо обметало легким сугробом за то короткое время, пока они возились с теленком.
Теплом и чуткой тишиной встретила их просторная кухня, освещенная лампочкой под абажуром. Дарья стала раздеваться, а Иван присел на скамейку, у двери.
Мало что изменилось в доме за долгие годы. В нем Иван вырос, учился, жил некоторое время после армии. И первый год, женившись, и, когда бы ни приходил в родной дом, его постоянно охватывала какая-то тонкая грусть, высвечивая в памяти прошлое и обдавая легким теплом душу. И, чтобы погасить этот провальный наплыв воспоминаний, Иван не то спросил, не то еще раз утвердился в давно обговоренном:
– Володька будет со дня на день?
Дарья кинула валенки на припечек, обернулась с легкой улыбкой.
– Сама вот жду не дождусь и тревожно что-то, Ваня, на сердце. Кабы печали какой не накликать.
– Ну что ты, мать, зря душу рвешь. Какая беда? Какая тревога?
– Может, и зря. Все думки о том, что придет и уйдет, я и нарадоваться как следует не успею. – Дарья не смогла сдержать дрожи в голосе.
– Это почему же? – Иван насторожился.
– А что ему в деревне делать? В навозе ковыряться да водку пить. – Как-то ожесточилась Дарья. – Он, может, еще и учиться пойдет. Все же полную школу окончил, не то что вы с Митькой – недоучки.
Иван не обиделся.
– Ну, если учиться захочет, то пусть, а что касается работы, так тут проблем нет – он же шоферил в армии, а шоферы везде нужны.
Дарья налила воды в умывальник и стала мыть руки.
– Ладно, Ваня, – успокоилась она. – Чего нам за него дела решать, придет время – сам определится.
Иван поглядел в окошко – на улице было еще так темно, что стекла казались заклеенными снаружи плотной черной тканью.
– Ну, уж если Володька побежит из деревни, ко мне переберешься, – в душе у него как бы прозвучал отголосок на жалобу матери о скучном одиночестве.
Дарье его заявление что бальзам на душу.
– Спасибо, сынок, спасибо, но не будем гадать раньше времени. Поживем – увидим. Давай вот чайку согрею, почаевничаем.
