— А это возможно?
— Кое-какие зацепки имеются. Думаю, попробовать стоит.
— Тогда дерзай.
Я сворачиваю беседу и укладываюсь в кровать. Теперь можно себе позволить и отдохнуть.
День, на который мы назначили стрельбы, необычайно ясный. И пусть неприменение оружия — важный показатель профессионализма работников оперативной группы, уметь обращаться с ним они все же обязаны. Мы оттачиваем стандарты, когда мое внимание привлекает знакомый отблеск. Когда столько лет работаешь снайпером в составе разведгруппы, вырабатывается безошибочное звериное чутье на опасность и потенциальную угрозу. Никто из готовящих нас инструкторов не может объяснить толком природу этого чувства, но, тем не менее, никто его не отрицает. Хорошо обученный снайпер вроде меня может на расстоянии обнаружить цель по колыханью травы или таким вот отблескам стекол оптических приборов. Настолько обострено его зрение и натренирована наблюдательность. И может, даже не видя этой самой цели, её снять. Но! Я ведь не знаю, кто ведет наблюдение. И с какой целью.
Мысли тонут в звуках выстрела. Мужики и не думают останавливаться.
— Эй, смотри, прямо в яблочко! Ну, надо же! — восхищенно цокают.
— Сворачиваемся. Отходим за тот валун… — тихо командую я.
Мужики молчат, ничего не понимая, и не торопятся выполнять команду. И только Акай решается возразить.
— Какого черта! Что случилось, начальник?
Кто-то может усомниться в том, что это возможно, но я буквально слышу шелест пули. В тот же миг, сорвавшись с места, я что есть сил отталкиваю Темекая в сторону. Не будь он таким боровом, пострадал бы меньше. Я поднимаю ствол и делаю несколько выстрелов вслепую. Мужики стоят, открыв рты.
— Ложитесь, идиоты! — ору я.
Защитного цвета куртка Акая пропитывается алым. Я разрываюсь между желанием погнаться за стрелком и необходимостью оставаться на месте. Защищая своих людей.
— Думаешь, это кто-то специально? — подползает ко мне Аким.
— Да.
— Убью, когда доберусь. Шакалы… — сипит Акай. Я ощупываю его рану, понимая, что его планам, возможно, и не суждено сбыться. Крови слишком много. Не буду врать — мелькает мысль, что, может, оно и к лучшему. А потом… Не знаю. Наверное, включаются вбитые в подкорку инстинкты защитника. И вместо того, чтобы дать Темекаю умереть, я делаю все, чтобы спасти старого хрена.
— Степаныч, Аким, нужно его дотащить до машины.
— Они… и вчетвером… меня не дотащат, — сбиваясь, сипит Темекай. Я слабо представляю, за счет чего он держится. И почему до сих пор не потерял сознание. Но такая сила воли не может не вызывать уважения. Уважения, мать его так! — Я сам.
