Поправляю волосы перед зеркалом и тянусь к ключам.
— Я тебя отвезу.
— Только отвезешь? Или, может, в кои веки проведаешь сына?
Я не знаю, какой черт дергает меня за язык. Богдан — личное поражение Акая. Разочарование всей его жизни. Встреч с ним тот избегает, как огня. Будто боится, что его болезни заразные. Хотя ни ДЦП, ни глубокая степень аутизма моего мальчика к такому роду заболеваниям не относятся.
На самом деле это ужасно… Ужасно, что наш ребенок — моя единственная возможность напомнить его отцу, что он не всесилен.
Я не знаю, какой черт дергает меня за язык. Богдан — личное поражение Акая. Разочарование всей его жизни. Встреч с ним тот избегает, как огня. Будто боится, что его болезни заразные. Хотя ни ДЦП, ни глубокая степень аутизма моего мальчика к такому роду заболеваниям не относятся.
На самом деле это ужасно… Ужасно, что наш ребенок — моя единственная возможность напомнить его отцу, что он не всесилен.
Акай дергает меня за руку. Легонько так. Чтобы не причинить боли. Он никогда не применяет ко мне силу. И очень этим гордится. Сгребает рассыпавшиеся по спине волосы, собирает их в хвост и так же не больно оттягивает те книзу.
— Конечно. Раз ты так этого хочешь.
В ПНД1 всех женщин обычно стригут под машинку. Меня подстричь не успевают. Потом довольно долго меня будет преследовать мысль о том, какой была бы моя жизнь, не поломайся та чертова машинка? Вдруг он бы не обратил внимания на меня, такую же, как и все, лысую? Но следом за этим я думаю, как бы жила, если бы он прошел мимо… На тот момент мне было всего восемнадцать. Как бы сложилась моя жизнь? Вряд ли хуже.
С Акаем мы знакомимся в ПНД, да… Я — образцовая пациентка, которую не грех показать высоким гостям. Он — крупнейший в крае меценат, приехавший к нам, чтобы у журналистов появился еще один повод для репортажа.
Я до сих пор в деталях помню тот день. Его огромную медвежью фигуру в темном костюме. Брезгливый взгляд, который, достигнув меня, скользит по инерции дальше, но все ж… возвращается. И наш первый с ним диалог.
— Эй! Каргилова… С тобой хочет поговорить Акай Аматович…
— О чем нам с ним разговаривать? — я удивленно хлопаю ресницами.
— Понятия не имею. Но если ты ему хоть слово лишнее скажешь, будешь у меня на аминазине до конца жизни сидеть. Поняла?
Что такое аминазин, я уже действительно поняла… Сидеть на нем до конца жизни не хочется. Но когда Акай Аматович будто невзначай начинает меня расспрашивать, я рассказываю ему все, как есть. Без прикрас. Мне плевать, что будет дальше. Я жмурюсь от счастья. Потому что мне, наконец, удалось пройти чуть дальше павильона, аж до самых берез с нежными только-только распустившимися листочками. Они так сладко пахнут… И он тоже пахнет. Я зачем-то беру его лапу, тогда совсем его не боясь, и зарываюсь в нее лицом.
