Катя накрылась с головою простыней и волосатым чужим одеялом и заплакала уже в четвертый или пятый раз за день. Ну и день приезда!
Она рыдала, и ее обступали в розовой вечерней дымке старинные дворцы Италии, где на улицах повсюду памятники - из бронзы и мрамора, и лошади, и люди, и никто их не портит... А вот еще не забыть рассказать, какой угрюмый мост есть во Флоренции, какой-то грязный, коричневой, а наступит ночь - открываются жестяные витрины, распахиваются будто крышки сказочных сундуков и перед ошеломленными прохожими золотые, серебряные изделия местных мастеров, алмазы и сапфиры, кораллы и жемчуги на раскаленном алом или таинственном черном бархате... Этот мост называется: "Слезы мужей" намек на то, что здесь любящий муж или жених могут разориться...
Катя ночью проснулась - отец храпел, мать с Витей негромко разговаривали возле печки, сидя спиной к Кате.
- Она не сможет... она стала и вовсе как тростиночка... - говорила мать. - Пускай учится.
- А где? - возражал Витя. - В город ездить на автобусе? Час туда, час обратно? Лучше уж в Михайловку пешком...
- Пять километров?! - ужасалась мать. - И ограбят, и обидят...
- А в городе не обидят? Прямо в сквере возле школы могут... это же город!
- Господи-господи!.. Права была докторша... маленькая и маленькая...
Катя не все поняла в их разговоре, поняла главное - ее любят, об ее будущем думают. И уснула почти счастливая...
Утром за чаем с баранками мать спросила:
- А чего ты, доченька, такие смешные чулки носишь?
Катя удивленно глянула на свои ноги - она была в модных пестрых носочках, многие ее подружки носили в Италии такие носочки.
- Только малые дети носят такие носочки, - пояснила мать.
- И на улице купаются. А ты уже смотри, какая... - может быть, она хотела сказать "каланча", но сказала, - красавица.
Катя, недоуменно моргая светлыми круглыми глазами, смотрела на мать.
Отец еще в темноте ушел на работу, он ремонтировал технику, у него же золотые руки. Витя собирался в поле, он работал помощником комбайнера. Мать, подоив совхозных коров, прибежала покормить детей.
- Пейте же! - протягивала она то Вите, то Кате кружку с теплым парным молоком. - Свежее! Тебе особенно надо, доченька!
Но Катю мутило от пахнущего то ли шерстью, то ли телом коровьим молока. А Витя пил только чай, крепкий, как деготь, почему у него всегда желтые зубы.
Когда Витя , услышав стрекот трактора, выскочил на улицу и укатил на работу, и мать с дочерью, наконец, остались одни, Катя спросила:
