Там никто не окликал друг друга по имени, только сопели, стонали, чавкали, хлебали из горла водку и Кате лили в рот, раздвигая ледяным стеклом ей зубы...
В обед мать вернулась одна. Она рывком бросилась к дочери, обняла ее, заскулила, как собака:
- Мы уедем отсюда... уедем...
- Зачем? - сказала Катя. - И куда?
- Они сказали, нужно твое заявление... Будешь писать?
Катя покачала головой.
Мать с полчаса сидела рядом, на катиной тахте, и смотрела в пол.
Вечером пришли отец и сын. Отец кивнул дочери, налил себе стакан водки и лег спать, отвернувшись к стене. Витя поел супу и ушел в ночь.
- Куда ты? - слабым голосом спросила мать. Но он только дверью хлопнул. - Надеюсь, не побежит следы машин распутывать да этих офицеров искать...
Было слышно, как скрипит счетчик, накручивая свою добычу.
На кухне отозвался сверчок.
- Дочь, - как-то виновато сказала мать. - Ты все про Италию-то хотела... Может, расскажешь?
Катя молчала.
- Дай, мама, супу. С мясом.
И ее вырвало. Она легла, и рядом подсела мать и, открыв тяжеленную книгу с картинками, продолжила чтение итальянских сказок:
- Жил-был на свете бедный юноша. Вот однажды он говорит своей матери: "Пойду-ка я, мама, странствовать по свету. В нашей деревне за меня и сухого каштана не дают. Что из меня здесь путного выйдет?"
А почему он так, Катя, говорит - сухого каштана?..
Катя хотела сказать матери, что в Италии свежие каштаны жарят и едят, но ничего не сказала. Нету на свете никакой Италии, есть единственная отравленная страна, где Кате суждено было родиться и суждено помереть... Но только после того, как она проживет жизнь, полную той или иной ценности... А вот какой будет эта жизнь, зависит не только от нее. От добрых и недобрых людей. От многих случайностей. Но Катя все равно гнуться не будет.
- Не надо, мама... Я сама. Есть под Миланом церковь...
Отец, заскрипев на койке, повернулся к женщинам, моргая красными глазами.
- И там знаменитая фреска... "Тайная вечеря"... Ну, сидит Христос...
и все двенадцать его апостолов...И он знает, знает, что его предадут, и знает, кто предаст... но... но...Он ничего не сделает, чтобы изменить ход жизни. В этом высшая смелость и мудрость... если ты, конечно, знаешь, во имя чего страдаешь... А вот если ничего не знаешь... только ешь и пьешь...
- О чем ты, дочь? - испуганно спросила мать.
Отец угрюмо смотрел в стену.
Где-то у соседей играла гармошка.
Люди жили и на что-то надеялись.
- Мама, я с вами, - тихо улыбнулась Катя. - Я вас никогда не брошу... никогда... ни завтра... - она загнула указательный палец. - Ни послезавтра... - разогнула и загнула еще раз.- Это так итальянцы разговаривают, когда через стекло и не слышно. А вот так... - Катя приставила палец к щеке, - вкусно. Ничего, мама. - Она приставила пальчик к щеке и уснула.
