После Алина еще несколько раз пыталась узнать о судьбе Демьяна. И каждый такой разговор заканчивался истерикой и новой порцией успокоительных. Ее то ли не слышали, то ли не хотели слышать. Але казалось, что она медленно, но верно сходит с ума. Но где-то там, на самом дне отчаяния, под толщей искусственного равнодушия, нагнетенного препаратами, что ей кололи, еще теплился огонек сознания… В один из дней Алина поняла, что если она хочет добиться правды, тактику нужно менять.
– Ну, как ты сегодня? Выглядишь получше. Вот бы еще с твоими волосами что-нибудь сделать. Они совсем свалялись. Хочешь, я приглашу парикмахера? Прямо сюда? Хочешь? На днях обещал заехать отец. Не дело встречать его в таком виде.
Аля подняла взгляд на мать. В тот момент она ее почти ненавидела. И пусть та не скрывала своего беспокойства, непритворного беспокойства матери о ребенке, пусть искренне верила в то, что так будет для нее лучше, оно никак не оправдывало происходящего. И никак её не прощало.
Мышцы все так же не подчинялись. Но нечеловеческим усилием воли Аля заставила себя изобразить… еще не улыбку, нет. Что-то очень на то похожее.
– Ладно.
– Серьезно? – Ирина вскинула холеные брови и даже, подпрыгнув, захлопала в ладоши.
– И конспекты мои принеси. Скоро начнется учебный год, а я ничего не помню.
Мать застыла посреди палаты, смерив Алю испытывающим напряженным взглядом. Будто боялась, что она прямо сейчас опять потребует отвести ее к майору. Или станет кричать, что жить без него не может. А она хотела… И потребовать, и закричать. Да только понимала, что это снова отбросит ее от цели. И сцепив зубы, терпела.
Кстати, возможно, лекарства, которыми ее пичкали, ей в этом помогли. По крайней мере, теперь Аля себя контролировала. И боль была не такой чудовищно сильной, как могла быть. С ней можно было жить. И даже строить какие-то планы.
Отец… Если кто и мог помочь ей узнать о судьбе Демьяна, то это был он. Следующие дни Аля едва справлялась с нервозностью. Хорошо, к ней начали пускать посетителей. Их было немного – экономка, работающая в их доме почти два десятка лет, мастер маникюра и парикмахерша. Подруги у Али, конечно, тоже были, но… В силу понятных причин она не подпускала их к себе близко. И, уж конечно, ни за что не смогла бы им объяснить, что случилось. Не только потому, что сама этого до конца не понимала, и никто не поспешил ей это сообщить. А скорей потому, что это было в принципе невозможно. Ведь в противном случае, Але пришлось бы рассказать, чья она дочь.
