Я спустился по кривобокой лестнице.
Из общего гула выкриков и звуков пианолы я ничего не расслышал, но почувствовал, кто-то схватил меня за локоть.
– Здорово, братишка! Или не узнал? А я сразу. По спине и по рассказу… Один глаз поболе, на щеке вмятина – значит, он и есть. Наши ребята к тебе пешочком. А меня вроде сторожем. Нас здесь всегда найти возможно. Пиво у Ивановых отличное.
– Пиво – это хорошо…
– Сядем, только подале. Музыку не уважаю. Сейчас кружки раздобуду, для начала по четыре и мочёный горох. Мы с детишками его прилюбили, даже с пристрастием. Может, есть хочешь? Тут миноги преотличные.
В ближайший час, после шести, я сидеть не мог, не говоря про то, чтобы стоять. Как же быть?
– Уладим: мы к девочкам на постой. Тут недалеко.
Ехали на извозчике долго… Девочек дома не оказалось.
Мама ша, главная в доме, – пустила.
– Всё отлично, – говорил я, – мне бы прилечь.
И тут же прилёг, не дожидаясь разрешения, прилёг на софе, как был – в башмаках и бушлате (одетый, когда собирался на уголок), и сразу увидел хороший сон, как гусыни гусака хоронили. И сон интересный, и девочки пришли. Пригласили старичка извозчика. Побежали за штофом… А когда мы с песней домой катили, извозчик разговорился, стал рассказывать, как в здешних местах лодки по воздуху – кого по загривку, кого пополам…
Дома всё как было. Внизу у дверей поджидал мой вечный спутник.
– Да ты, брат, не в себе. А поможет тебе только штырь, только он. Ладно, до завтра. В конюшне увидимся.
И в комнате было, как было. Зеркала, правда, не оказалось, и портрета тоже, и коричневая то ли сбежала, то ли прихватил кто-то.
В постели разбросалась Матильда, моя будущая половина. Я притулился рядом, досматривать тот занимательный сон, который про гусынь и гуся.
А дальше всё текло по-обычному, без приключений или чего-то подобного.
