Рождество под кипарисами | страница 23
Матильда посадила детей на кровать и приказала не двигаться с места. Она вернулась через несколько минут с двумя белыми простынями, которые смочила ледяной водой. Дети растянулись на прохладных влажных простынях, и Селим почти сразу заснул. Матильда свесила опухшие ноги с кровати и покачивала ими. Она гладила густые волосы дочери, и та прошептала:
– Я не хочу идти в школу. Муилала не умеет читать, Ито и Тамо тоже. Ну и что такого?
Матильда внезапно очнулась от дремотного состояния. Она резко села и склонилась к лицу дочери:
– Ни у твоей бабушки, ни у Ито и Тамо не было выбора. – В темноте черты лица матери были неразличимы, но девочке показалось, что голос Матильды звучит непривычно серьезно, и это ее встревожило. – Чтобы я больше никогда не слышала таких глупостей. Ты поняла?
Снаружи дрались кошки, испуская пронзительные вопли.
– Ты знаешь, я тебе завидую, – продолжала Матильда. – Хотела бы я снова вернуться в школу. Узнать столько всего нового, крепко с кем-нибудь подружиться. У тебя начинается настоящая жизнь. Теперь ты совсем большая.
Простыни высохли, но Аиша так и не смогла уснуть. Лежала с открытыми глазами и грезила о новой жизни. Она представляла себе, что стоит в прохладном тенистом дворе и сжимает в своей маленькой ладони руку другой девочки, с которой они понимают друг друга без слов. Матильда сказала, что настоящая жизнь, оказывается, не здесь, не в этом белом доме, одиноко стоящем на холме. Настоящая жизнь не в том, чтобы целый день ходить по пятам за работницами. Получается, что все те, кто работает на полях у ее отца, живут ненастоящей жизнью? Значит, то, как они красиво поют и ласково зовут Аишу перекусить с ними в тени олив, – это не считается? Перекусить половиной свежей лепешки, испеченной утром прямо на угольной жаровне – кануне, – вокруг которой женщины сидели часами, вдыхая черный, медленно убивающий их дым.