— Отодвинь свою холодную лапу! — послышалось с разных сторон.
Затем повздорили из-за места.
— Все место занял!
— Ты занял!
— Идиот!
— Давай померяем!
— Вот еще! Чтоб место, которое я согрел, остыло!
Потолкались. Потом прекратилось и это — заснули.
Мерцал ночник. Слышалось тихое, мерное дыхание спящих.
Чтобы муж, придя домой, мог поесть горячего, жена Фицека, перед тем как лечь, поставила кастрюлю с картошкой на плиту. Картошка уже вся выкипела и высохла.
Фицеки спали, недоставало только главы семьи.
…Около трех часов ночи толкнули железную штору; она, гремя, взбежала вверх.
— Берта! Открой дверь! — крикнул с улицы г-н Фицек. — Эй! Берта! Женушка! Открой, я гостя привел. Шимона! Шимона Дембо! Эй, Берта!
От шума железной шторы ребята не проснулись бы, но Фицек и тот, кого он называл то Шимоном, то Дембо, то «господином подмастерьем Шимоном Дембо», подняли такой шум, что сон слетел с детских глаз.
— Не шуми же. Не видишь, ребята спят, — унимала Фицека жена.
— Все равно. Речь идет об их будущем! — ответил едва стоявший на ногах г-н Фицек, выпятив грудь.
Свет ночника рисовал на стене качающиеся во все стороны тени двух людей. Они шагали в маленьком пространстве перед соломенным тюфяком. Впереди г-н Фицек, за ним — Шимон.
— Вот он, Шимон Дембо, господин подмастерье Шимон Дембо! — представлял жене г-н Фицек своего спутника. Неожиданно он вытянул правую руку, как человек, желающий сказать что-то важное. — У него землю отняли. Поняла? У меня будет работать. Мы организуем товарищество «Шахматная доска»… Я еще покажу, черт побери!.. Первый шаг, Шимон, второй шаг… второй шаг…
— Хозяюшка! — Молодой человек с лоснящимися волосами икнул. — Простите, не думайте, что я какой-нибудь такой-сякой, разэтакий… Шимон — хороший человек. Только у него землю… Господин мастер пригласил меня в корчме… Образуем…
Господин Фицек поглаживал свой круглый маленький живот. Он бросил пальто. Всем корпусом Фицек, который был ниже и коренастее Шимона, прислонился к стене. Принюхался.
— Жена, найдется что-нибудь поесть? Чем попотчуешь моего милого подмастерья?
— На печке стоит. Наверно, остыло уже.
— Ладно, и так хорошо! Шимон! Ужинать! — Он приподнял крышку и заглянул в кастрюлю, как гусь в миску с кукурузой. — Картошка с паприкой[4], ребята, правда, все мясо поели, но и это вкуснее курицы в корчме, потому что домашняя еда. Верно, Шимон? — И вдруг, без всякого перехода, держа перед собой кастрюлю, запел:
Далеко ходил, в других местах везло мне.
