Он попытался понять, откуда пришел, но вскоре от мысли этой отказался.
Море было одинаковым.
Разве что, если хорошо приглядеться, где-то вдали мелькала синяя нить реки. Или не мелькала? Миха потер слезящиеся глаза и вынужден был сказать себе, что он заблудился. Беспокойства это понимание не вызвало. И Миха спустился на нижние ветви. Сходить на землю он не стал: уж больно быстро разрастались местные мхи, вон и следа от лежки его старой не осталось. Этак сожрут и имени не спросят.
Устроившись на ветке, Миха закрыл глаза. Тело вновь налилось отвратительной тяжестью, намекая, что к дальнейшим подвигам не готово. Его только и хватило, что сковырнуть пластинку коры, которую Миха засунул за щеку. Жевал медленно, тщательно, часто сглатывая горькую слюну.
Долго он на траве не протянет.
Ничего. Ему хоть немного бы в себя прийти, и там он что-нибудь да придумает. На этой мысли разум отключился.
И включился лишь глубокой ночью, когда откуда-то из глубин леса до Михи донесся протяжный вой. Вой этот заставил уши дернуться, а шерсть на загривке поднялась дыбом. И из приоткрывшейся пасти вырвался низкий рык.
Впрочем, Миха тут же вскарабкался повыше, не столько из надежды что-либо разглядеть — лес был темен и полон суетливых теней — сколько из нежелания знакомиться с местными волками. Тут и мхи-то странные, чего о других говорить.
И уже там, на вершине дуба, Миха вполне себе спокойно устроился меж ветвей и закрыл глаза. На сей раз он не провалился в беспамятство. Напротив, сознание его разделилось. И часть его настороженно следило за происходящим, отмечая малейшее движение.
Вот скользнула мимо сова, и мышь запищала в когтистых лапах.
Под деревом прошел зверь и довольно крупный, с резким хищным запахом, от которого Миха насторожился. Но зверь не стал задерживаться надолго, обошел дерево, вздохнул тяжко и отправился дальше.
Волки завыли, но уже в другой стороне.
Скользнула тенью ласка, правда, уже сама остановилась, почуяв Миху. И решила не связываться.
Лес жил своей жизнью, такой спокойной, знакомой, и эта знакомость окончательно успокоила Миху. Во второй части его сна он куда-то бежал или откуда-то бежал. Во сне было много запахов, на диво неприятных, и звуков не меньше. Иные вызывали в сердце ужас, и тогда Миха почти просыпался, но ненадолго.
Он раскрыл глаза незадолго до рассвета.
Темнота отступила, небо побелело.
Запахло сыростью.
Миха потянулся и, скатившись на землю — все чувства его говорили, что крупных хищников поблизости не наблюдалась — принюхался.
