- Как же вы теперь?
- Он отпустил меня с бабушкой в Воронеж, на богомолье.
"Хорош вожатый!" - подумал офицер, глядя на старушку, которая что-то бессмысленно жевала.
- И вы живете всегда в деревне? - спросил он снова.
- Всегда...
- Безвыездно?
- Безвыездно.
- Помилуйте, да там скука, должно быть, страшная.
Она слегка вздохнула.
- Что ж делать, привыкнешь.
- Да как же вы время проводите?
- Да так, как обыкновенно в деревне.
- Да что ж вы делаете?
- Да почти ничего. Занимаюсь хозяйством, вышиваю, читаю.
- У вас детей нет?
- Нет.
Офицеру это было не противно, а почему - бог знает.
- Что ж вы читаете?
- Что случится. Французские книги, русские журналы...
Офицер поморщился.
- Вы люди светские, - продолжала она, улыбаясь, - не понимаете отрады чтения. Книга - это товарищ, это верный друг. Попробуйте прожить в деревне, поживите, как я, тогда поймете, что такое книга. Да без нее просто бы, кажется, можно с ума сойти. Вечера-то, знаете, длинные; деревня наша в степи; соседей нет, а если и бывают изредка, то все такие, что лучше бы их вовсе не было.
- Ваш муж охотник?
- Да, мой муж очень любит охоту. Да, впрочем, в деревне надо же иметь какое-нибудь занятие.
- А позвольте спросить: муж ваш человек молодой?
Она невольно рассмеялась.
- Нет, - сказала она, - да что о нем говорить.
Скажите-ка лучше, вы как сюда попали?
- По делам.
- Надолго?
- Нет, я спешу к брату на свадьбу.
- Вы будете шафером?
- Разумеется. Я даже очень спешу... то есть очень спешил...
- А теперь не спешите?
Офицер нежно на нее взглянул. - Теперь я вас встретил.
- Бабушка, - сказала молодая женщина, - я думаю, метель утихла, можно бы ехать...
Старушка не расслышала. Присутствующие отозвались, что прежде утра и думать было нельзя о продолжении пути, а что следовало подумать о ночном отдохновении. Наступила глухая полночь. Всех клонило уже ко сну; все более или менее поглядывали с завистью на кровать. Но в подобные минуты голос справедливости всегда торжествует. Общим приговором положено предоставить кровать слабейшим членам случайной общины, то есть старушке и девочке, которая, накричавшись вдоволь, спала уж где-то в углу. Как сказано, так и сделано. Старушку уложили. Она поохала, пошептала, покрестилась и заснула. Купцы расположились на диванчике и на лежанке и вскоре звучным дыханьем объявили, что уж перешли в невидимый мир сновидений.
Капитан расположился на сундуке. Капитанша, сестра ее и черноокая красавица легли поперек дощатой кровати. Под головы положили им подушки, к ногам придвинули скамейки. Капитанша легла с одного края, молодая женщина с другого. Между ними расположилась зрелая девушка. Офицеру оставался стул, который как будто нарочно стоял с хорошего края. Он сел. Все это происходило самым естественным образом, как будто вследствие какого-то безмолвного условия. В комнате воцарилось молчание, прерываемое только стуком маятника, дыханьем спящих и воем метели. Странное кочевье освещалось одной сальной свечкой, с которой от времени до времени неустрашимый капитан снимал решительно пальцами. Но вскоре это занятие его утомило: он свернулся кренделем и заснул взапуски с купцами. В комнате замелькал томный красноватый полусвет. Все заснули, кроме офицера, который шепотом разговаривал с своей соседкой, и старой девы, которая подслушивала их разговор с желчным любопытством.
